Джек обнял ее покрепче и поднял на воздух. Джейн Строу была легка, как пережженная кость.
— Отдохни, мать, а я поработаю за тебя, как в детстве. Помнишь?
Он вошел по колено в воду и бил вальком, а вода пенилась и гудела. Старуха, сложив руки, смотрела на сына.
Она видела, что еще немного — и куртка расползется от его усердия, но не могла выговорить ни слова. Тогда нос у него был чуть покороче, а губы полнее. Понятно, тогда он был много ниже и уже в плечах, но все-таки это тот самый Джек, которого она прятала на чердаке от гнева отца.
— Теперь мы эту курточку высушим, сложим и спрячем в котомку. До Лондона я могу дойти и в одних штанах. А перед самым Лондоном мы умоемся и приоденемся, чтобы наш молодой король не испугался своих грязных и оборванных мужиков!
— Если бы не его чиновники, разве мы были бы грязными и оборванными? - сказала Джейн с сердцем. — Если бы не господа, разве мужик походил бы на дикого зверя?
— Ничего, мать, теперь все пойдет иначе! Что мог сделать король один? Ведь он среди своих вельмож, как дитя в лесу среди диких зверей!
Женщина тяжело и прерывисто вздохнула: королю Эду тоже не было шестнадцати лет, когда его короновали английской и французской короной…
— Ну, вам виднее, детки, — сказала она вслух.
Джейн Строу решила немедленно послать соседского парнишку за Томом в монастырь.
Но Джек не утерпел и сам отправился к брату в аббатство. Ему хотелось взглянуть на все собственными глазами. Хорошо ли он запомнил этот сад, и забор, и ворота, и дорогу? Такие ли они, какими он их видел во сне?
Все было такое же, как раньше.
Только мать Геновева распорядилась выполоть простенькие деревенские цветочки, которые росли раньше в палисаднике. Взамен из Лондона привезли семена и рассаду, обернутую в мокрые тряпки.
Под самой монастырской стеной свеженасыпанный холмик был аккуратно обложен дерном.
Том посмотрел на брата с тревогой.
— Может быть, этого и не следовало делать, — сказал он наконец робко, — но мне захотелось украсить ее могилку… Она, правда, стояла за дворян, но на самом деле она была очень добрая, Джек!
— Кто — она?
— Виола, послушница… Когда мужики подошли к аббатству, она схватила кухонный нож и призывала нас всех защищаться. «За рыцарскую честь!» кричала она и бегала по двору как сумасшедшая, потому что ее ведь никто не слушался.
— Ее убили? — спросил Джек печально.
— Нет, ее задавило насмерть, когда мужики высадили ворота.
— Нужно будет сколотить хоть маленький крестик, — распорядился Джек.
Показывая брату цветник, Том с важностью расхаживал между грядками, как военачальник, устраивающий смотр своему войску.
Да, цветы здесь были не такие, как в лесу и в поле. Лепестки некоторых были так причудливо изрезаны, точно несколько портных потрудились над ними с ножницами в руках.
— Или вот эти!
Джек с удивлением оглянулся. Цветы на этой клумбе гордо возносили вверх тяжелые головки с закрытыми на ночь мясистыми лепестками. Они были точно руки, сжатые грозно в кулак, — настоящие господские выкормыши!
Эти гордые и заносчивые растения так же мало походили на цветы, как мало твердый и тяжелый жук походит на бабочку.
— Как они называются? — спросил Джек у Тома.
—
Джек размахнулся и палкой сбил крупную мясистую головку.
…Собак они выращивают таких, что, когда они, дрожа, ковыляют за своей госпожой, так и ждешь, что сейчас переломятся все их четыре тоненькие лапки. Цветы господ некрасивые и не пахнут. Носки на башмаках они противу здравого смысла носят в два и три вершка длиной. Женщины их сейчас так шнуруют талии, что на них больно смотреть. Зимой они ходят с открытой головой, а летом накидывают меховые плащи!
Эти люди весь божий мир хотели бы переделать на свой лад — и небо, и траву, и деревья, и воду… Но, хвала господу, им это не удалось!
Эта веселая зеленая земля будет принадлежать тем, кто сотни лет удобрял ее своим потом. Молодой король из рук в руки передаст ее мужикам, и это будет тотчас же после того, как они доберутся до Лондона!
…Джек медленно переходил от костра к костру. Сослепу какой-то лысый старичок налетел на него в темноте.
— Ты из кентских будешь? — спросил он жмурясь. — Так передай вашему начальнику, что его ищет парень с письмом. Он ведет для него лошадку, чтобы тот не ходил пеший. Меня Аллан Тредер послал.
«Какой же это начальник? — подумал Джек. — У Уота есть конек, у Стэкпула тоже. Из них всех только я да Томас Гаукер идем пешие».
— Ну что, наелись вчера ваши ребята? — крикнул он вслед старичку.
Вчера эссексцы, говорят, попировали в усадьбе Моунтон. Там, говорят, без счету было запасено и копченых окороков, и вяленой рыбы, и хлеба, и вина.
— На-е-е-е-лись! — донеслось к нему из-за деревьев.
Несмотря на трудный дневной переход, из мужиков мало кто спал.
Кто чинил у костра одежду, кто точил на бруске косу, а другие просто лежали и переговаривались между собой. Подле дерева стоял высокий бородатый мужик из Уовервилля, сотни Дизби. Джек имя его забыл, но отлично знал его в лицо. Молча глядя в огонь, он, видать, дожидался своего начальника.