Джек в Австралии. Рассказы

— Для меня удобно. Я ведь не приглашал тебя спать здесь.

— Ты больше не придешь? — спросила она, направляясь к двери.

— Разве здесь не лучше? В доме как-то душно. Послушай, Мери, я не думаю, что смогу жить здесь когда-нибудь.

— Что ты собираешься в таком случае делать?

— Право, не знаю. Это я выясню, когда вернусь на рудник. Но не хочешь ли ты получить это имение? Я отдам тебе его, если хочешь. Ты, в сущности, самая близкая родственница покойного.

— Почему ты хлопочешь обо мне?

— Я вернулся ради тебя. Я же говорил тебе, что приду за тобой. Вот я и пришел.

— Ты теперь женат на Монике.

— Конечно. Но леопард ведь не меняет шкуры, когда уходит со своей самкой в логовище, Я сказал, что приду и пришел.

— А Моника? — насмешливо спросила Мери.

— Моника? Да, она, как тебе известно, моя жена. Но не единственная. Почему нет? Она ничего от этого не потеряет!

Они молча пошли обратно в гостиную, где мистер Джордж читал какие-то бумаги.

— Я все обдумал, мистер Джордж, — сказал Джек, — и решил, что я здесь жить не буду. Я отправлюсь на северо-запад и займусь там скотоводством. Это мне больше по вкусу, нежели хлебопашество и молочное хозяйство. Поэтому это имение я предлагаю Мери. Пусть она им распорядится по своему усмотрению. У меня такое чувство, что эта ферма по праву принадлежит ей.

Мистер Джордж давно уже втайне лелеял эту мысль и испытывал досаду, когда Джек так спокойно вступил во владение.

— Разве можно раздаривать такое имущество?

— Почему же нет? Денег у меня достаточно. Я гораздо охотнее подарю ферму Мери. Но если Мери не пожелает принять от меня это имение, то прошу вас кому-нибудь продать его.

— Я во всяком случае отказываюсь, — заявила Мери.

— Это еще почему? Что за глупости, если молодой миллионер желает тебе преподнести владение!

— Не хочу, не хочу! — раздраженно повторяла Мери.

— Мери, — сказал Джек, — пойдем на воздух, послушаем, как поет соловей.

— Пойди ненадолго, если хочешь, — согласился старик.

Она нехотя пошла за Джеком по двору в сторону конюшни. У двери она остановилась в нерешительности.

— Приходи ночевать ко мне в конюшню! — сказал он ей необычайно низким, грудным голосом и с замирающим сердцем.

— Ах, Джек! — жалобно воскликнула она. — Ты женат на Монике — я не могу — ты принадлежишь Монике. Зачем ты мучаешь меня?

— Я вовсе не мучаю тебя. Приходи ко мне. Я тебя тоже люблю.

— Но ты любишь и Монику?

— Я буду любить ее в свое время. Теперь я люблю тебя. Я не разбрасываюсь. Сперва у меня одна, потом другая. Приходи в конюшню ко мне и к лошадям.

— Перестань мучить меня! Я ненавижу себя. Ты хочешь сделать из меня рабыню!

— Почему рабыню? А кто ты теперь? Рабыня предрассудков.

— Я сама это знаю. Покойной ночи! — Она повернулась и убежала в дом.

Он был поражен! Он не ожидал, что Мери сбежит от него. Может ли он теперь добиться своего другим путем? Почему же нет? Даже если весь мир восстанет против него — почему нет?

ГЛАВА XXV Обратный путь

Но на обратном пути в Перт, когда Мери молча и чопорно сидела в коляске, а мистер Джордж был погружен в собственные мысли, когда они проезжали мимо чужих ферм и люди раскланивались с ними, когда синее море распласталось перед глазами, Джек думал: «Следовало быть осмотрительнее. Впредь буду хитрее. Мир холоден и осторожен и кровь у него холодна, как у муравьев и тысяченожек. Все люди готовы убить меня, потому что я не похож, как они, на муравья. Мери тоже была бы этому рада… Она считала бы себя отомщенной. А старина Джордж подумал бы: так ему и надо! Все были бы довольны, кроме Тома и Ленни… Даже Моника, хотя она мне и жена. Она тоже считает меня достойным всяческой кары, потому что я не таков, как ей хочется… Поэтому одним уголком своей души она ненавидит меня и если бы я протянул руку, она ужалила бы смертельно, как скорпион. Так было всегда. Таковы были тетки, отец. Мать не убила бы меня, но даже и она не помешала бы сделать это другим… Мне кажется, что на всем свете только Джейн, дочка Казу, любит меня таким, каков я есть… Странно, все близкие готовы душу за меня отдать, когда им кажется, что я солидарен с ними. Если бы я умолял Мери отдаться мне, сознавая, что это грех и так не должно быть, но на коленях молил бы ее об этом, она немедленно прибежала бы ко мне. И Моника торжественно простила бы меня, если бы я в раскаянии пришел молить ее о прощении. Но оттого, что я презираю все эти россказни о грехе, не умею валяться в ногах, заявляю, что прав, и нахожу, что для обеих женщин — честь жить открыто в моем доме, они готовы убить меня.