Незнакомец уселся на конце стола и начал есть вместе с усталыми, притихшими солдатами. Теперь внимание хозяйки целиком сосредоточилось на нем. Ее брови круто сошлись к переносице, на широком здоровом лице было написано смятение, но пристальный взгляд небольших карих глаз сулил недоброе. У этой крупной, широкой в кости женщины глаза были небольшие, цепкие. Одета она была во фланелевую кофточку довольно кричащей расцветки и в черную юбку.
— Что будете пить за ужином? — спросила она с новым, недобрым оттенком в голосе.
Он принужденно поерзал на скамье.
— Да уж как начал с эля, так и продолжу.
Она нацедила ему еще кружку. Потом подсела за стол к нему и солдатам и впилась в незнакомца пристальным взглядом.
— Вы что же, из Сент-Джаста прибыли?
Он поднял на нее свои темные и ясные, непроницаемые корнуоллские глаза и, помолчав, ответил:
— Нет, из Пензанса.
— Из Пензанса! И неужели рассчитываете сегодня поспеть назад?
— Да нет. Нет…
Незнакомец не сводил с нее широко открытых, ясных глаз, похожих на отшлифованные до блеска агаты. В женщине пробуждался гнев. Это было заметно по ее лицу. Но голос ее звучал по-прежнему вкрадчиво, подобострастно:
— Я так и думала — но вы не в наших краях живете?
— Нет… нет, я живу не здесь. — Всякий раз он отвечал не сразу, словно что-то стояло между ним и любым вопросом, обращенным к нему извне.
— А, понятно, — сказала она. — Значит, у вас тут родня.
Опять он посмотрел ей прямо в глаза, точно принуждая ее взглядом к молчанию:
— Да.
Больше он ничего не прибавил. Хозяйка порывисто встала. Гнев резче проступил на ее лице. В этот вечер не было больше ни смеха, ни игры в карты, хотя в обхождении с мужчинами она оставалась по-матерински благодушной и услужливой. Но все равно мужчины присмирели, они слишком хорошо знали и побаивались ее.
Ужин был съеден, посуда убрана со стола, а незнакомец все не уходил. Оба молоденьких солдата пошли спать, приветливо кинув на прощание:
— Спокойной ночи, мамаша. Спокойной ночи, Марианна.
Незнакомец и сержант скупо переговаривались о войне — шел первый год ее, о новой армии, часть которой была расквартирована в этом районе, об Америке.
Небольшие хозяйкины глаза то и дело метали в гостя молнии, буря в ее груди с минуты на минуту нарастала, а он по-прежнему не трогался с места. В ней все ходило ходуном, она едва сдерживалась, и в этом было что-то страшноватое, противоестественное. Она секунды не могла усидеть спокойно. Ее грузное тело как бы помимо воли совершало внезапные, резкие движения, но минуты тянулись, а гость все сидел, и ее сердце грозило разорваться от томления. Она следила, как движутся стрелки на часах. Уже и капрал отправился спать, остался только коротко стриженный пожилой сержант, маленький и жилистый, как терьер.
Хозяйка сидела за стойкой, негодующе шурша газетой. В который раз она демонстративно посмотрела на часы. Без пяти десять, наконец-то!
— Господа, время! — объявила она сдавленным от бешенства голосом. — По домам, голубчики. Прошу — время. Желаю всем спокойной ночи!
Мужчины потянулись к выходу, коротко прощаясь с нею. До десяти часов оставалась одна минута. Хозяйка встала.
— Всех прошу, — сказала она. — Я запираю.
Последний из шахтеров скрылся за порогом. Женщина, большая, грозная, стояла, придерживая дверь. А незнакомец, расстегнув черное пальто, сидел себе возле огня и курил.
— У нас закрыто, сударь, — раздался задушенный, зловещий голос хозяйки.
Сметливый, маленький, схожий с терьером сержант тронул незнакомца за руку.
— Закрывается заведение, — сказал он.
Незнакомец, не вставая с места, обернулся и перевел с сержанта на хозяйку живые, темные, блестящие, как полированные камни глаза.
— Я сегодня остаюсь здесь, — коротко сказал он на своем корнуоллско-американском наречии.
Хозяйка стала как будто выше ростом. И странно, жутковато завела глаза.
— Вот как? — воскликнула она. — Да ну? Это кто ж так распорядился, позвольте спросить?
Он снова поднял на нее глаза:
— Я распорядился.
Машинальным движением она закрыла дверь и, как большая грозная птица, надвинулась на него. Ее голос окреп, он звучал хрипловато:
— Что значит «я», скажите на милость? Кто вы такой, чтобы распоряжаться в моем доме?
Он следил за нею, не шевелясь.
— Ты знаешь, кто я такой, — проговорил он. — Во всяком случае, я знаю, кто ты такая.
— Ах, да? Серьезно? И кто же я такая, объясните, если не затруднит?
— Хозяйка моя, вот кто. Законная жена. И ты это знаешь не хуже меня.
Женщина содрогнулась, будто в ней что-то взорвалось. Глаза ее бешено вспыхнули, она завела их снова.
— Знаю? — крикнула она. — Еще чего! Ничего я такого не знаю. Ничего! Вообразил, будто можно зайти в трактир и так это, между прочим, заявить, будто я ему жена, — а я и поверила! Нет, уважаемый — уж не ведаю, как вас величать, — вы обознались. Никакая я вам не хозяйка, так что будьте любезны, ступайте отсюда сию минуту подобру-поздорову, покуда я не кликнула людей, чтобы вас выставили.
Незнакомец поднялся, слегка вытянув шею в ее сторону. Он был хорошо сложен, этот корнуоллец в расцвете сил.