Джек в Австралии. Рассказы

Дальше! Молодая кобыла храпела, взмыленная, и остановилась перед плетнем. Септ продолжал пришпоривать и хлестать ее. Казу громко выругался. Кобыла упрямо стояла, несмотря на то, что Люси с удивительной легкостью снова взяла препятствие.

— Алло, алло! — крикнул Ленни, чувствуя себя победителем, — поднимите барьер еще на пять дюймов и мы покажем вам, как надо перелетать.

Он объехал кругом, повернул Люси, у которой уже дрожали ноги, и элегантно перепрыгнул в последний раз.

Единодушные возгласы одобрения привели Казу в бешенство. Джек не сводил с него глаз, боясь, не затевает ли он что-нибудь недоброе. Но Казу схватил лишь сильную, злую кобылу, вскочил на нее и поехал по дороге, очевидно, чтобы похвастаться своим искусством. Толпа наблюдала за могучей, строптивой лошадью, а Моника не сводила глаз с жестокого, неподвижного лица Казу.

В душе Джека бушевал вулкан. Он знал, что Стампеде снова пойман и выводится на показ.

Джек быстро побежал к нему. Все лучше, чем быть побежденным Казу. Но пока он бежал, в нем все же стойко теплился огонек самообладания — залог его непобедимости.

Он похлопал Стампеде по крутой шее и приказал Саму его оседлать. Сам выкатил белки, но пошел исполнять приказание. Стампеде не сопротивлялся, Джек стоял около него, крайне взвинченный, несмотря на внешнее спокойствие. Ему было безразлично, что бы с ним ни случилось. Умрет, так умрет. Но он не был легкомыслен. Он тщательно осмотрел седло, убедился, все ли в порядке. Затем быстро и легко вскочил на лошадь и насладился сознанием, что теперь он хороший наездник. Он обладал этим даром и знал это. Не даром исключительной силы, как Казу, который, казалось, одолевал при езде лошадь, а даром приспосабливаться. Он приспосабливался к лошади. Он интуитивно до известной степени уступал Стампеде. Но никогда и ни на йоту дальше известной границы.

Джек скакал за Казу на несравненно более дикой, чем соперник, лошади. Но Стампеде, несмотря на свою дикость и злость, не доходил до крайности. И Джек внимал животному каким-то внутренним чутьем. Все-таки это было живое существо, которое нужно было учить, но не угнетать. Юноша интуитивно уступал ему сколько мог. Но при этом в конечном счете не сомневался в своей власти над животным. Инстинкт подсказывал ему, что в превосходстве сознания должна заключаться живительная свобода действий. И брыкающийся, вздымающийся на дыбы жеребец, казалось, удовлетворился этим. Ибо, если бы лошадь действительно озлилась, Джек, без сомнения, погиб бы. Он зависел от той доли разума, на которую была способна лошадь. И это он прекрасно сознавал. Глаза Моники перешли с красного, неподвижного лица Казу на замкнутое, сияющее, мужественное лицо Джека; что-то кольнуло ей сердце, а лицо затуманилось. Мальчик покачивался в седле, широко раскрыв свои, кажущиеся темными, глаза, ни о чем не думая и все же так много, так интенсивно чувствуя; в лице его сквозило что-то мягкое и теплое, а во всей фигуре было сходство с юным Кентавром, обладающим, как и он, высшим лошадиным чутьем, не человеческой, а кровной силой и мудростью.

Моника наблюдала за Джеком с мрачным, измученным лицом, как будто ей в чем-то было отказано. Она хотела снова взглянуть на волнующее ее властное, жестокое лицо Казу. Но была не в силах. Необыкновенная, мягкая властность мальчика была сильнее ее, ей не было от нее больше спасения. Так ехали оба соперника, и вся толпа глядела им вслед, в то время как в западной части жгучей Австралии солнце опускалось за бурый, бесконечный океан.

ГЛАВА IX Канун Нового года

Канун Нового года справлялся в Вандоу по шотландскому обычаю. Было уже поздно и Джек пошел с Томом убедиться — все ли приготовлено, что нужно для гостей. Стол с холодными закусками уже был накрыт в столовой. Близнецы и Гарри исчезли: они свалились от жары и усталости и сладко заснули у поленницы дров. Зато Элли и Бэби предстали в полном параде. Их бдительно продержали наверху и теперь выпустили в наилучшем виде. Мистер Эллис был опять в Перте у доктора.

Том и Джек пошли на чердак и оделись там в чистые белые костюмы. Как новорожденные, появились они оттуда и отправились зажигать множество висевших в амбаре фонарей. Еще с утра они наскоблили на пол стеариновых огарков и натерли его. Теперь они снова занялись этим делом.

Гости начали слетаться, как бабочки на огонь.

Джек уселся рядом с Гербертом, который после болезни стал значительно мягче и обходительнее и слегка робел перед молодым англичанином. Но остальные братья завладели положением. Не было предела их наглости и хвастовству. Впрочем, это было чисто по-австралийски: народные массы отличаются в общем скромностью и покорностью. Но неизбежно среди них бывает известный процент наглых хвастунов, всегда готовых, если вы не защищаетесь, сесть вам на шею и даже раздавить вас. Казу вызвался быть дирижером бала, его братья — помощниками его.