Джек в Австралии. Рассказы

Он сел на порог задней двери амбара и взглянул на Монику. Она шаловливо присела к нему. Он дотронулся до ее прохладной руки, которую она не отняла, но глядела при этом в другую сторону.

— Почему ты не любишь меня? — шутливо спросила она.

— Да я же люблю тебя! — произнес он мучительно и сгорая от стыда все с тем же ощущением нависшего над ним рока.

Она быстро обернулась и уставилась на него сверкающим, забавно торжествующим взглядом.

— Это правда? — спросила она.

В душе его становилось темно от гнетущего рока. Он отвел глаза от ее пламенного взгляда, но обнял, как натянутая струна, и до его слуха явственно доходило мучительное биение собственного сердца.

— Моника, — беззвучно прошептал он, как человек бродящий в потемках.

— Что? — мягко спросила она.

От стыда и мучительного желания он спрятал лицо у нее на плече. Он все бы отдал, лишь бы это не нахлынуло на него. Но тайная, внутренняя дрожь его тела приводила ее в восторг. Она ласково прижалась щекой к его волосам. Она умела быть такой нежной и ласковой. И его волнение утихло.

Стемнело, показались звезды.

— Нам придется пожениться? — мрачно спросил он.

— Зачем? — засмеялась она, находя, что он слишком предупреждает события. Он даже не поцеловал ее ни разу.

Но он не ответил ей, даже не расслышал ее слов. Она же наблюдала за мрачным выражением его лица, обращенного к звездам.

— Поцелуй меня! — шепнула она ему. — Поцелуй меня!

Он боролся, но, в конце концов, как в гипнозе повернулся к ней лицом и поцеловал ее в губы. Первый поцелуй в его жизни! И бешеное, жгучее томление страсти, появившееся с этим поцелуем, зажгло его душу мучительно-адским огнем. Этого он никогда не хотел: быть до такой степени отданным в руки судьбы, до такой степени быть порабощенным ею! Он действительно был порабощен и, казалось, душа его, охваченная болью и безумством желания, оставляла его. Моника, наоборот, как будто радовалась и посмеивалась. И была так мила с ним. Мог ли он не быть порабощенным?

Поиграв с ним примерно час, она снова привела его в дурное настроение, объявив, что пора идти ужинать. Она настаивала на этом и надо было вернуться.

Лишь вечером в своей комнате он снова начал бороться с собой, надеясь освободиться, сбросить с себя это постыдное, мучительное желание. Только бы уберечься от нее. Остаться нетронутым.

Он лежал в постели с открытыми глазами и благодарил судьбу, что находится далеко от Моники. Благодарил за временное свое одиночество, за то, что освободился от нее, что мог заснуть в полной и чистой неприкосновенности. Он не хотел даже думать о ней.

* * *

Бабушка не выходила больше из своей комнаты, и Том завел разговор о том, чтобы вызвать родственников.

— К чему? — спросил Джек.

— Они наверное захотят присутствовать.

У Джека были на этот счет сомнения.

— Неужели ты думаешь, Том, — сказал он, — что бабушке будет приятно, если все родственники ее обступят и будут на нее глазеть?

— Надо думать, — ответил Том. — Я, по крайней мере, желаю умереть прилично, угодно тебе это, или нет.

Джек прекратил разговор. Некоторые вещи выходили за пределы его понимания, и среди них было «приличное умирание».

— Как умирают люди в книжках, — вставил Ленни, защищавший точку зрения Тома, — даже старик Нельсон и тот прилично умер. Он сказал: «Поцелуй меня, Гарди», и Гарди поцеловал его, как это ему ни было тяжело и противно.

Тем не менее мальчиков разослали за родственниками лишь в следующее воскресенье. Джеку поручили съездить в «Долину резиновых деревьев», благо дорога была ему знакома. Он отправился еще до рассвета. Казалось, Гринлоу его поджидали. Угостив его вкусным завтраком, они решили немедленно двинуться в путь.

В дороге мистер и миссис Гринлоу почти не разговаривали: это было бы «недостаточно горестно». Но Джек догадывался, что они счастливы быть на воздухе в такое чудесное утро, вместо того, чтобы работать дома. Постепенно солнце стало припекать, и они, запыленные и потные, въехали во двор, где были встречены миссис Эллис, в фартуке, с засученными рукавами, хлопочущей об обеде. Джек должен был распрячь лошадей. Целое множество чужих лошадей было привязано то там, то тут во дворе, к разнообразным экипажам. И несмотря на это всюду царила мертвая тишина. Джек пошел к веранде, на которую выходила дверь из гостиной. В ней был накрыт стол, за которым сидели уже все гости. Девочки обносили блюда. Грейс робко взглянула на Джека и кивнула ему. Он пошел за ней следом в кухню и спросил:

— Ну, как она?

— Плохо! Ах, бедняга! Они все сейчас у нее, чтобы попрощаться с нею.

— Тебе не очень скучно будет посидеть в гостиной на случай, если им что-нибудь понадобится? — обратилась к Джону миссис Эллис.

Ему, конечно, было скучно, но он пошел туда и уселся среди всех этих родственников.