Джеки Чан: состарился, не успев повзрослеть

В нашем домике всегда было очень чисто. Он был довольно тесный: мы втроём ютились на пространстве чуть более 10 кв м. Мебель, которую папа мастерил своими руками, мама всегда натирала до блеска. В комнатке не поместилось бы две кровати, поэтому мы спали на двухъярусной кровати: папа с мамой на верхнем ярусе, а я — внизу. По ночам я громко плакал и ворочался, не давая покоя обитателям дома: я мешал спать не только родителям, мои вопли частенько долетали даже до семьи консула, не давая им уснуть. Консул и его семья были людьми предельно воспитанными и деликатными, но даже они иногда спускались к нам удостовериться, что всё в порядке. Папе с мамой становилось очень неловко. Иногда я орал так громко, что меня слышали даже обитатели соседних домов, и в ночи до нас доносились сердитые крики:

— Да чей это ребёнок надрывается?! Надоели уже!

Тогда мама брала меня на руки и выходила во двор. Там, пристроившись где-нибудь в дальнем углу, она аккуратно обмахивала меня, пела и баюкала, пока я не погружался в сон. Я тогда был уже довольно тяжёлым, днём мама трудилась без передышки, а по ночам ей приходилось таскать на руках меня, она очень уставала.

С детства в моей памяти глубоко запечатлелся образ отца, целыми днями хлопотавшего на кухне, и образ матери, проводившей дни напролёт в прачечной перед грудой белья. Когда я немножко подрос, мама стала брать меня с собой. Пока она стирала, чистила, гладила, складывала, я ползал у неё под ногами, так что она всякий раз рисковала споткнуться об меня и упасть. Иногда, пока она не видела, я поедал с пола клочки бумаги и кусочки мыла. Мама из-за этого очень переживала. Наконец она нашла способ утихомирить меня: она сажала меня в ванночку, до краёв наполненную водой. Мне это ужасно нравилось, я радостно шлёпал по воде ручонками и играл, а мама в это время могла хоть немного перевести дух.

Папа говорит, что в детстве я был очень похож на маму. Я родился пухленьким, с небольшими глазёнками и с длинной шевелюрой. Стыдно признаться, но мама так любила меня, что до трёх лет кормила грудью. Уже и молока не оставалось, а я всё не отступал. Иногда в редкие часы досуга мама садилась поиграть в маджонг с соседями, а я подбегал и распахивал на ней одежду, чтобы напиться молока.

Когда мне исполнилось года четыре, папа стал обращаться со мной строже. По утрам, едва начинало светать, он вытаскивал меня из кровати на утреннюю тренировку, а иногда заставлял вместе с ним принимать холодный душ. Своими умелыми руками папа мастерил для меня снаряды для тренировок из всякого старого хлама и ежедневно, стоя рядом, наблюдал за моими упражнениями. Папа когда-то изучал стиль ушу хунгар и теперь учил меня кое-каким несложным таолу[185] и боевым приёмам. В возрасте 5 или 6 лет я с огромной неохотой пошёл в начальную школу. Каждый мой день сопровождался какими-то выходками: я то хулиганил в школе, то терял свой портфель с книгами по дороге домой, то покупал себе лапшу с рыбными шариками на те деньги, которые родители давали мне на проезд. Дома я тоже отнюдь не был тихоней. В окрестностях пика Виктория имелся глинистый склон, с которого я любил съезжать вниз. В конце концов подошва на моих кедах протёрлась до дыр, и я бросился искать мастера, который бы мне их починил.

В детстве соседи спрашивали меня, кем я хочу стать, когда вырасту. Я отвечал, что хочу стать летающим человеком.

— Как-как? Летающим? — переспрашивали меня.

— Да, летающим! Который летает высоко-высоко.

— Но только ты сейчас пока не летай, — предостерегали меня, — а то упадёшь и разобьёшься. Вот вырастешь — и будешь летающим человеком.

— Ладно, — кивал я.

Соседи говорили, что, хоть я и непослушный, зато очень умный.

Детство проказника А-Пао длилось недолго. Когда папа с мамой убедились, что я не создан для прилежной учёбы, они придумали для меня другой выход.

И этот «выход» привёл меня прямиком к десяти годам «беспросветной» жизни, но именно эти десять лет сделали из меня Джеки Чана.

ШКОЛА КИТАЙСКОЙ ОПЕРЫ

Уже после первого класса начальной школы я остался на второй год, а вскоре и вовсе покинул школу, поскольку своим баловством доставлял всем слишком много хлопот. Тогда же папа получил очень хорошее предложение: его пригласили работать шеф-поваром в американском консульстве в Австралии.

Таким образом, перед отцом открывалась перспектива прекрасных заработков и широких возможностей. Но вместе с тем это означало, что ему придётся покинуть Гонконг и на какое-то время расстаться со мной и с мамой. Именно тогда родители всерьёз задумались о моём будущем. Если я не могу остаться в школе и решительно не способен нормально учиться, что же тогда со мной делать и куда пристроить?

Папины друзья посоветовали отдать меня на обучение мастеру Юй Джим-Юэню в школу китайской оперы. Суровый надзор учителя укротит мой упрямый характер, к тому же там меня обучат ремеслу. Это было закрытое учреждение типа интерната, где я должен был жить постоянно, так что, отдав меня туда, родители фактически продавали меня в рабство. Это звучит жестоко, но у них на тот момент не было выбора.