Джэксон остается в России

Работа закипела. Норисон подписывал договоры, а Сидней позировал перед фотографами в модных свитерах, чистил зубы новой пастой, намыливал лицо душистым мылом, примерял носки, шнуровал туфли, надевал рубашки, вдевал запонки, пил фруктовые соки и ел пирожные.

Когда, наконец, все ушли, Норисон торжествующе похлопал Джэксона по плечу:

– Завтра на твой счет начнут поступать деньги. Это только начало. Крупные фирмы еще впереди.

– Я готов так работать целые сутки, – улыбнулся Джэксон.

– А теперь больше никого не принимай, – Норисон собрал бумаги со стола и засунул в свою объемистую кожаную папку. – Тебе надо отдохнуть, а меня ждут менажеры. Понимаешь, сразу чуть ли не все средневесы желают сразиться с тобой! Я приду к вечеру. Ужинать будем вместе.

Норисон ушел.

Сидней улегся на диван. Закрыл глаза. Сложные чувства тревожили его. С одной стороны – радость. Наконец-то он добился своего! С другой стороны – какая-то пустота, неудовлетворенность.

Джэксон встал, подошел к письменному столу. Развернул газеты. Крикливые заголовки, крупные фотографии. Все о нем, о новом чемпионе Соединенных Штатов. Сидней листал страницы. В каждой газете на первой полосе помещен его портрет.

Только одна, рабочая, газета поместила отчет о боксерском поединке на второй странице. На первой полосе эта газета опубликовала фотографию повешенного негра.

Джэксон прочел заголовок: «Ку-клукс-клан снова поднимает голову». Под фотографией сообщалось, что на второй день Национального праздника в штате Нью-Джерси расисты в белых балахонах линчевали молодого негра Роба Гриберста. Его вина заключалась лишь в том, что он вошел в дом к белым и разговаривал с белой девушкой.

Сидней долго смотрел на фотографию. Имя негра показалось ему знакомым. Боксер напрягал память. Когда они встречались? Где?

Но так и не вспомнил.

2

Норисон спешил – пришло время сбора урожая! Он заключал один контракт за другим, и через несколько дней после матча Сидней Джэксон имел уже твердое расписание боев почти на год вперед. Сэмюэль Эсбери лез вон из кожи, чтобы принудить Норисона подписать договор на матч-реванш, но у него ничего не получалось. Норисон не отказывал, однако и не давал согласия.

– Ваш чернокожий – неплохой боец, но для Джэксона он слабоват, – отвечал Норисон, – пусть он потренируется, поднаберет силенок. Да к тому же у нас все время уже распланировано. К разговору о реванше мы сможем приступить не раньше чем через полтора года. Желаю вам удачи, мистер Эсбери!

Сэмюэль злился, но внешне сохранял спокойствие. Он еще надеялся перехитрить Норисона и отплатить ему сполна.

Через неделю Сидней уже уехал в Канаду, имея в кармане заграничный паспорт. На просьбы дать ему возможность подлечить палец Норисон только улыбался и покровительственно хлопал по плечу:

– Время – деньги, пора понять это, мальчик!

В крупнейшем городе Монреале, который в два раза больше столицы Канады, состоялся матч с мексиканским боксером Дильгадо.

«Дильгадо» по-испански означает худой. Но мексиканец оказался довольно плотным, даже квадратным парнем с щуплым лицом и маленькими плутоватыми глазками.

В первых же раундах он оказал яростное сопротивление и, завоевав, таким образом, симпатии зрителей, напоролся на встречный удар Джэксона. Удар, как считал сам Сидней, был средним, не нокаутирующим. Однако мексиканец так и не поднялся до окончания счета.

У Джэксона закралось подозрение. Не симулирует ли Хуан Дильгадо? Когда Сидней спросил об этом у Норисона, тот не стал играть в прятки.

– Я не намерен рисковать безупречной славой американских чемпионов.

– Выходит, я победил… – Джэксон глотнул воздух и, заливаясь краской стыда, закончил шопотом: – Победил нечестно?!

– Твои победы не вызывают ни у кого сомнения, особенно после Чикаго и поединка с Харлеем. Ты в десятки раз сильнее этого паршивого краснокожего! Но у тебя болит палец, и я не могу рисковать. Ведь у нас впереди ещё столько поединков!

– Значит, он вел бой нечестно!?

– Он честно получил свои доллары. А доллары на дорогах не валяются.

– Значит, он получил не за честный труд боксера?

– В наш век, мальчик, труд стал слишком малодоходным источником существования.

Джэксон вспылил. Слова Норисона звучали как пощечина. Хватит! Он зло посмотрел на шефа.

– В таком случае я… я больше не позволю себя дурачить!

Норисон усмехнулся.

– А что станешь делать?

Решение возникло моментально:

– Прекращу турне.

– Нет, ты будешь боксировать, – твердо сказал шеф.

– В таком случае это был мой последний поединок!

Норисон даже бровью не повел. Щеки его лоснились, как хорошо навощенный паркетный пол.

– Прелестно! – воскликнул он. – Тебе осталось уплатить остатки долга и внести на мой счет по договору всю неустойку за отмененные матчи и за преждевременное аннулирование контракта. В таких случаях дядя Сэм говорит, что договоренность лучше, чем самый верный судебный процесс. Правильно, мальчик?

С каким наслаждением Сидней обработал бы эту лоснящуюся физиономию! Кулаки сжались сами собой. Долг – это цепи, которыми опутали его. Только сейчас Джэксон отчетливо ощутил, как они тяжелы.