Читаем Джемс Уатт полностью

Болтону пришлось в ближайшие же две недели после встречи с Уаттом разочароваться во многих своих иллюзиях. В конце октября 1768 года пришло письмо от Уатта, читая которое Болтон, вероятно, с каждой строчкой приходил во все большее изумление и, может быть, негодование. «Когда вы, — писал Уатт, — были столь любезны, что, выразили пожелание участвовать в моем изобретении, то я, к моему крайнему сожалению, не мог вам сделать немедленно этого предложения. Дело заключается в следующем…» — и далее Уатт рассказывал о своих отношениях и соглашениях с Рэбэком. Оказалось, что Уатт уже вовсе не хозяин своего изобретения, на что он, будучи в Бирмингаме, даже и не намекнул. Тотчас же по приезде в Глазгоу он, как следовало из письма, предложил Рэбэку в качестве компаньона Болтона, и Рэбэк выразил согласие предоставить Болтону одну треть в правах, связанных с этим изобретением, при условии, что Болтон оплатит половину понесенных расходов. Рэбэк обещал сам написать об этом Болтону.

Действительно, через некоторое время пришло и письмо от Рэбэка, но то, что предлагал сейчас Рэбэк, совершенно не было похоже ни на то, о чем думал Болтон, когда он вел переговоры с Уаттом, ни на то, о чем ему писал недавно Уатт.

Болтону предоставлялось право на одну треть патента, но только в пределах трех центральных графств Англии.

Не понял ли Уатт Рэбэка, или Рэбэк, сгоряча согласившись сначала поделиться с Болтоном будущими прибылями предприятия, потом сообразил, что дело обещает быть очень выгодным, раз такой опытный делец, как Болтон, за него так уцепился, а поэтому тем более имеется оснований не выпускать предприятия из своих рук и уступить возможно меньше только лишь для того, чтобы не отталкивать совсем сильного компаньона, который мог стать и конкурентом. Как бы то ни было, такое предложение могло показаться Болтону просто смешным — три графства вместо мирового рынка! Ради сбыта в трех графствах, конечно, не стоило организовывать никакого производства, да еще совершенно нового, да еще с совершенно новой организацией, рассчитанной на массовый сбыт. «Мне не стоит, — писал Болтон, — строить машины только для трех графств, но я нахожу, что мне очень стоит строить их для всего мира».

На такое предложение можно было ответить только отказом. Но этот отказ относился только к Рэбэку, с Уаттом в Бирмингаме порывать отношений вовсе не имели в виду. «Каковы бы ни были мои выводы, — писал Болтон Уатту (относительно предложения Рэбэка), — ничто не изменит моего желания быть связанным с вами и моего стремления оказать вам всякую услугу, какая только в моих силах. И хотя как-будто имеются препятствия к нашему соучастию в постройке машин, однако, я пребываю в надежде, что вам и мне удастся придумать ту или иную комбинацию, которая свяжет нас на этом свете и сделает для меня жизнь в нем еще более приятной благодаря приобретению такого соседа».

Упускать Уатта нельзя было ни под каким видом, его надо было перетянуть на свою сторону. Уатта хотят переманить в Бирмингам, перед ним рассыпаются в любезностях.

«Приезжайте возможно скорее в Англию, — писал Смолл, несколько месяцев спустя после отказа вступить в компанию на условиях Рэбэка, — мне страшно больно видеть, как человек, столь высоко одаренный, как вы, пренебрегает возможностью надлежащим образом использовать свои громадные таланты».

Эти приглашения не прекращались и позже.

«Болтон и я, — писал Смолл. — сделаем все, что в наших силах, чтобы иметь вас здесь и содействовать вашему успеху».

Бирмингамцам хотелось во что бы то ни стало оторвать Уатта от Рэбэка. Они не останавливались ни перед чем, чтобы дискредитировать Рэбэка в глазах Уатта, повидимому, даже плохо разбиравшегося в той борьбе, какая разгорелась вокруг него и его изобретения. Уатт горячо вступается за своего компаньона. Смолл сообщает ему о слухах, циркулирующих в Бирмингаме о пошатнувшемся будто бы положении Рэбэка (это было еще весной 1769 года и, может быть, для этого имелись кое-какие основания). В ответ на это Уатт уверяет Смолла, что «угольные шахты Рэбэка находятся в цветущем состоянии и с каждым днем дела идут лучше, хотя кое-кто в Бирмингаме и заинтересован в том, чтобы насколько возможно подорвать кредит Рэбэка». Но в Сохо внимательно следили за состоянием дел Рэбэка и были о них осведомлены, конечно, гораздо лучше, нежели Уатт. Читая его письмо, Болтон и Смолл, вероятно, только пожали плечами и снисходительно улыбнулись наивности изобретателя.

Смолл намекал Уатту, что Рэбэк мало и плохо помогает ему в его работе над машиной, на это Уатт отвечал:

«В моей работе я имел много разочарований. Я был бы совершенно подавлен под гнетом их, если бы меня не поддерживала дружба доктора Рэбэка». Уатт считал его своим «самым искренним и великодушным другом и, действительно, достойным человеком» и не видел никакой возможности порвать с Рэбэком ни в силу заключенного с ним договора, ни вследствие тех моральных обязательств, которые, по его мнению, связывали его с доктором.

Но что же можно было поделать с таким «не деловым» человеком?

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное