Джен Эйр

— Маленькая скряга! — сказал он. — Вам жалко денег! Ну, дайте мне хоть пять фунтов, Джен.

— Ни пяти шиллингов, ни пяти пенсов.

— Дайте мне хоть посмотреть на деньги.

— Нет, сэр, я вам не доверяю.

— Джен!

— Сэр?

— Обещайте мне одну вещь.

— Я обещаю вам все, сэр, что буду в силах исполнить.

— Не давайте объявления. Предоставьте это дело мне; когда нужно будет, я вам найду место.

— С радостью, сэр, если вы, в свою очередь, обещаете мне, что я и Адель заблаговременно уедем отсюда — прежде, чем в этот дом войдет ваша жена.

— Отлично, отлично. Даю вам честное слово. Значит, вы отбываете завтра?

— Да, сэр. Рано утром.

— Вы явитесь сегодня в гостиную после обеда?

— Нет, сэр. Мне нужно собираться в дорогу.

— Значит, нам придется с вами на некоторое время проститься?

— Видимо, так, сэр.

— А как люди прощаются, Джен? Научите меня, я не совсем знаю как.

— Они говорят до свиданья или другое слово, какое им нравится.

— Ну, тогда скажите его.

— До свиданья, мистер Рочестер, скоро увидимся.

— А что я должен сказать?

— То же самое, если вам угодно, сэр.

— До свиданья, мисс Эйр, скоро увидимся. И это все?

— Да.

— А мне такое расставание кажется сухим, и скучным, и недружественным. Мне хотелось бы чего-нибудь другого. Маленького прибавления к этому ритуалу. Что, например, если бы мы пожали друг другу руку? Но нет, это меня тоже не удовлетворило бы. Значит, ничего больше вы не скажете мне, Джен, кроме вашего «до свиданья»?

— Этого достаточно, сэр. Иногда одно слово может прозвучать теплее, чем множество слов.

— Возможно. Но все-таки это звучит очень сухо и холодно: «до свиданья… «

«Сколько еще он будет стоять, прислонившись к двери? — спрашивала я себя. — Мне пора укладываться». Но в это время зазвонил колокол к обеду, и мистер Рочестер сорвался с места, не прибавив ни слова. Больше я его в течение этого дня не видела, а на другое утро уехала до того, как он встал.

Первого мая, в пять часов пополудни, я подъехала к сторожке у ворот Гейтсхэда. Прежде чем войти в дом, я заглянула в сторожку. Здесь было очень чисто и уютно. Решетчатые окна были завешены белыми занавесочками, пол безукоризненно чист, каминные щипцы весело сверкали, и жарко пылали дрова. Бесси сидела у огня, укачивая малютку, а Роберт и его сестра тихонько играли в углу.

— Слава богу! Я была уверена, что вы приедете! — воскликнула миссис Ливен, когда я вошла.

— Да, Бесси, — сказала я, целуя ее. — Надеюсь, я не опоздала? Как себя чувствует миссис Ряд? Жива еще?

— Да, жива. И сейчас, пожалуй, чувствует себя лучше. Доктор говорит, что она еще протянет недели две. Но совсем она едва ли поправится.

— Она вспоминала обо мне?

— Миссис говорила о вас еще сегодня утром. Ей хотелось, чтоб вы приехали. Но сейчас она спит, — по крайней мере, спала десять минут назад, когда я была в доме. Она обычно впадает в забытье после обеда и приходит в себя только к шести-семи часам. Отдохните часок, мисс, а потом я пойду вместе с вами.

Вошел Роберт. Бесси положила уснувшего младенца в колыбель и подошла к мужу поздороваться. Она потребовала, чтобы я сняла шляпку и вылила чаю, так как я бледна и утомлена с дороги. Я с радостью приняла ее гостеприимство и покорно дала раздеть себя, как в детстве, когда Бесси укладывала меня спать.

Прошлое властно нахлынуло на меня, когда я смотрела, как она хлопочет, ставит на поднос свои лучшие чашки, делает бутерброды, поджаривает к чаю сладкий хлеб, награждая маленьких Роберта и Джен то подзатыльником, то ласковым шлепком, как награждала когда-то меня. Бесси осталась такой же проворной, вспыльчивой и доброй.

Чай был готов, и я хотела подойти к столу. Но Бесси потребовала прежним своим повелительным тоном, чтобы я оставалась там, где сижу. Она все подаст мне к камину, заявила она. Придвинув круглый столик, Бесси поставила на него чашку чаю и тарелку с поджаренным хлебом, совершенно так же, как делала это когда-то, когда я еще сидела в детском креслице и ей удавалось похитить для меня какое-нибудь необычное лакомство; и я, улыбаясь, подчинилась ей, как в былые дни.

Она расспрашивала меня, счастливо ли я живу в Торнфильдхолле и что за человек моя хозяйка. А когда я сказала ей, что у меня есть только хозяин, — то хороший ли он человек и нравится ли мне? Я ответила, что он скорее некрасив, но настоящий джентльмен, что он очень добр ко мне и я довольна. Затем я начала описывать ей веселое общество, гостящее у нас в доме. Бесси слушала с интересом. Это было как раз то, что она любила.