Джен Эйр

Мистер Мэзон подчинился, так как возражать, видимо, не приходилось. Он был совсем одет, в лице еще оставалась бледность, но он уже не производил впечатления ослабевшего и изнемогающего человека. Мистер Рочестер дал ему посидеть три минуты, затем взял его под руку.

— Теперь я уверен, что ты можешь подняться на ноги, — сказал он. — Попробуй. Больной встал.

— Картер, возьмите его под другую руку. Приободрись, Ричард! Сделай шаг… вот так.

— Я действительно чувствую себя лучше, — заметил мистер Мэзон.

— Не сомневаюсь. А теперь, Джен, бегите на черную лестницу, отоприте боковую дверь и скажите кучеру кареты, которую вы увидите во дворе или за воротами, — я не велел ему греметь колесами по камням, — чтобы он приготовился. Мы идем. И потом, Джен, если кто-нибудь уже встал, подайте нам сигнал с нижней площадки лестницы.

Было около половины пятого, и солнце уже всходило, но в кухне еще царили сумрак и тишина. Боковая дверь оказалась запертой, и я постаралась открыть ее как можно бесшумнее. Двор был пуст, но ворота были открыты настежь, и за ними я увидела запряженную парой лошадей карету и кучера, сидевшего на козлах. Я подошла к нему и сказала, что джентльмены сейчас будут. Он кивнул. Затем я внимательно огляделась кругом и прислушалась. Всюду еще дремала тишина раннего утра, в окнах третьего этажа, где спала прислуга, занавески были задернуты. Птицы щебетали в густой листве плодовых деревьев, цветущие ветви которых свисали, подобно белым гирляндам, через стену, тянувшуюся в глубине двора, да в конюшнях лошади изредка переступали с ноги на ногу, и это были единственные звуки, нарушавшие тишину.

Наконец джентльмены появились. Мэзон, поддерживаемый мистером Рочестером и врачом, шел без особых усилий. Они помогли ему сесть в карету, затем сел и мистер Картер.

— Присматривайте за ним, — сказал мистер Рочестер последнему, — и держите его у себя, пока он не поправится окончательно. Я приеду через день-два его навестить. Ну, как ты сейчас, Ричард?

— Свежий воздух оживил меня, Фэйрфакс.

— Оставьте окно с этой стороны открытым, Картер, ветра нет. До свиданья, Дик!

— Фэйрфакс…

— Ну, что такое?

— Пусть ее берегут; пусть обращаются с ней как можно мягче, пусть ее… — Он смолк и залился слезами.

— Я и так стараюсь; и буду делать, что возможно, — последовал ответ. Мистер Рочестер захлопнул дверцу кареты, экипаж тронулся.

— Но как бы я благодарил бога, если бы все это кончилось, — добавил он, закрывая и запирая на засов ворота.

Затем он медленно и рассеянно направился к калитке в стене, окружавшей плодовый сад. Я решила, что больше ему не нужна, и уже собиралась повернуть к дому, когда он снова окликнул меня:

— Джен! — Он уже открыл калитку и стоял возле нее, ожидая меня. — Пойдите сюда, подышите несколько минут свежим воздухом. Этот дом — настоящая тюрьма, вам не кажется?

— Он мне кажется роскошным замком, сэр.

— В вас говорит невинная восторженность, — отвечал он. — Вы смотрите на все сквозь розовые очки. Вы не видите, что это золото — мишура, а шелковые драпировки — пыльная паутина, что мрамор — грязные камни, а полированное дерево — гнилушки. А вот здесь, — он указал рукой на густую листву, под которую мы вступали, — все настоящее, сладостное и чистое.

Он медленно шел по дорожке, вдоль которой с одной стороны тянулись яблони, груши и вишни, а с другой пестрел бордюр из самых разнообразных незатейливых цветов: левкоев, гвоздик, анютиных глазок, вперемежку с шиповником, жимолостью и душистыми травами. Они были свежи, как только могут быть свежи растения после апрельских дождей и туманов, в пленительное весеннее утро. Солнце только что показалось на румяном востоке, и его лучи уже озаряли цветущие, покрытые росой плодовые деревья и тихие дорожки сада.

— Джен, хотите цветок?

Он сорвал полураспустившуюся розу, первую из расцветших в этом году, и протянул мне.

— Благодарю вас, сэр.

— Нравится вам этот восход, Джен? Это небо с высокими и легкими облаками, которые, конечно, растают, когда воздух согреется? Этот покой и благоухание?

— Да, очень.

— Вы ведь провели странную ночь, Джен.

— Да, сэр.

— Какая вы бледная. Вам, вероятно, было страшно, когда я оставил вас с Мэзоном.

— Я боялась, что кто-то придет из другой комнаты.

— Но я же запер дверь, ключ лежал у меня в кармане. Я был бы нерадивым пастухом, если бы мою овечку, мою любимую овечку, оставил без защиты возле волчьего логова. Вы были в безопасности.

— А что, Грэйс Пул и дальше будет жить тут, сэр?

— О да! Не ломайте себе голову над этим, просто забудьте о ней.

— Но мне кажется, ваша жизнь не может быть в безопасности, пока она здесь.

— Не тревожьтесь обо мне, я буду осторожен.

— А эта опасность, о которой вы упоминали вчера, больше не угрожает вам, сэр?

— Я не могу сказать этого, пока Мэзон не выехал из Англии. И даже тогда. Жить для меня, Джен, — значит стоять на тонкой коре вулкана, она каждую минуту может треснуть, и пламя вырвется наружу.