Дженкинс

– Да, наверное. Послушай.Я понимаю, как все это выглядит со стороны. Но я…Я вижу, что ему тяжело. А дядя…Дэн, он единственный родной человек у меня. Но если все так, то ему остается лишь порадоваться за тебя.

– Скажи ему все, Дженни. Пусть он знает. И пусть знает, что ему нужно двигаться дальше. Нельзя цепляться за прошлое.

Тут к Пайпер подошел официант и зашептал что-то на ухо, она на мгновение отвлеклась и попросила Дженни подождать ее несколько минут. На кухне были какие-о проблемы с испорченным мясом, Пайпер моментально погрузилась с головой в свои заботы – нужно было позвонить поставщику и разобраться, разрывать договор ей не хотелось, ведь раньше эта фирма ни разу не подводила. Она потратила целые полчаса на выяснение обстоятельств и звонок директору, но все уладилось само собой. Правда, пришлось выплатить компенсацию господину, съевшему злополучные биточки, но это было сущем пустяком, так как ей удалось умаслить недовольного клиента, и он пообещал не отзываться о ресторане плохо. В суматохе она совсем забыла о своей гостье; вернувшись, Пайпер застала за столиком молодую пару с ребенком, которая передала ей записку со словами: «Будь к ним подобрее, спасибо. Вторник, 10 часов».

***

Осознание того, что затворничество не помогает избавиться от воспоминаний и навязчивых дум, пришло нескоро, но, как только это случилось, Билли отперла дверь и позволила сестрам увидеть ее – изнуренную и еще более ослабевшую. Дневной свет рождал резкие спазмы в глазах и мигрень, а первая же ложка бульона, заботливо приготовленного Пайпер, вызвала рвоту – организм девушки отказывался функционировать как должно. Она не удивилась бы, если, выйдя из комнаты, увидела бы в зеркале дряхлую старуху – ощущение времени стерлось, и казалось невероятным, что она пролежала в этом странном полусне-полубреду только несколько дней, а не лет.

Билли пришлось заново учиться ходить и разговаривать. Как только основные функции ее тела пришли в норму, она принялась за ремонт помещения, в которой жила.

Пайпер отсутствовала несколько часов – навещала друзей и забирала малышей из детского сада, но, зайдя поздороваться с Билли, ахнула: бывшая комната Фиби превратила в храм. Храм имени Кристи Дженкинс.

Повсюду была развешана одежда Кристи, разложены ее детские рисунки, фотографии, игрушки, листочки дневника…Словом, все, что Билли смогла обнаружить.Она впервые за все это время радостно улыбнулась Пайпер и попросила выбрать фото Кристи, которое ей нравится больше всего…

Это была новая, более хитрая тактика: если от боли невозможно скрыться, то, может быть, стоит бежать не от нее, а по направлению к ней? Билли сознательно окружила себя теми вещами, которые создавали видимость присутствия сестры и в то же время как нельзя лучше напоминали о ее смерти. Она не отгоняла свою тоску теперь, а стремилась как можно плотнее слиться с ней, чтобы стать одним целым. Это было близко к мазохизму: каждый раз, когда она чувствовала очередной приступ отчаяния и горечи, какая-то часть ее довольно оскаливалась. Уже скоро…

Когда же он наступит, тот самый момент?

Она ждала, что однажды сможет преодолеть эту границу. Что там, за этой точкой, за этим болевым порогом, пределом того, что она сможет вытерпеть? Когда станет невыносимо просто дышать, тогда она перемахнет за ограничительную линию одним прыжком.И начнется что-то новое…Что-то другое…

Она не знала, что именно ждет ее там. Может быть, боль просто отпустит. Навсегда. Может быть, все чувства просто притупятся. Может быть, сердце просто остановится. В любом случае, это будет спасением.

Поэтому больше их, этих вещей, которые говорят ей, что она убийца! Комнату, две, дом, целый мир! Пусть эти портреты окружают ее повсюду. Пусть эти строчки всегда напоминают ей о том, что маленькая девочка мертва из-за нее…

Проходили дни, но что-то по-настоящему странное происходило с Билли. В неверном свете луны глаза сестры оживали и впивались в тело сотнями иголок…О, они кричали, они вопили, эти страшные глаза, они показывали на нее пальцем, призывая всех в свидетели страшного преступления. »Убийца, убийца!»,–говорили они, и лица Кристи на всех фотографиях множились, однако слаженно кивали в поддержку этих обвинений. Они обступали ее со всех сторон, извергая красный яд, и Билли отмахивалась, отбивалась, защищалась, но глаза, руки, губы сестры продолжали наступать, даже телекинез не помогал справиться с ними. Вихрь из маленьких и взрослых Кристи хотел закружить ее, унести с собой. »Мы будем сестрами вечно, Билли…Я всегда буду твоей старшей сестренкой…Пойдем со мной! В моей могиле, там, в земле, есть маленькая комнатка, где мы сможем играть…И я никогда больше не обижу тебя, я отдам тебе всех своих кукол…Билли, почему же ты молчишь? Билли?»

Когда Пайпер обнаружила ее утром, забившуюся в угол, с горящими мутными глазами и множеством порезов от кусков стекла, на которые разлетелись рамочки с фото, очевидно, перемещенные самой Билли, она робко предложила обратиться к психологу, но услышала в ответ такой горький и зловещий смех, что в ужасе отпрянула.