Дженни. Томасина. Ослиное чудо

– Эндрью, – почти сердито окликнул доктор Стрэтси, – вы молились?

– Да, – отвечал Макдьюи.

Педди облегчённо вздохнул. Друг поглядел ему в глаза и прибавил:

– Я взяток не предлагал.

Доктор ушёл. Он уже не сердился и сказал на прощанье:

– Если вам покажется, что я нужен… зовите меня в любое время.

Макдьюи сам удивился, что ему хочется утешить и ободрить старого врача. Он не знал за собой такой сострадательности.

Ещё он был благодарен, что Стрэтси не говорил ему прямо жестоких, отнимающих надежду слов.

Проводив его, Макдьюи вернулся в комнату.

– Ещё не сейчас, – сказал он миссис Маккензи. – Я вас позову.

Они с Вилли ушли. Энгус Педди замешкался, и Эндрью попросил его остаться.

– Ты ходил к ней? – спросил священник.

– Да, – отвечал ветеринар. – Я звонил, она не вышла. Она не придёт. Всё кончено.

Педди решительно покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Нет. Ещё не всё. Ты сказал, что ты молился, Эндрью?

– Да.

– Помогло тебе?

– Не знаю.

– Помолимся вместе, а? – Он увидел, как побагровело лицо его друга, и сказал раньше, чем тот возразил ему: – На колени становиться не будем. Тебя услышат и так. Ты и рук не складывай. Любовь и милость не зависят от жестов и поз.

– Мне трудно молиться, Энгус, – сказал Макдьюи. – Я ведь не умею. Что надо говорить?

И удивился, как вырос вдруг кругленький, маленький священник, прямо всю комнату заполнил.

– Говорить? – переспросил он. – Ты молчи. Просто направь к Богу то, что в твоём сердце. И я так сделаю.

Педди отошёл к окну и стал глядеть на пустую, тёмную улицу и на тяжёлые тучи, нависшие над западной её частью.

Макдьюи подошёл к постели и стал глядеть на прозрачное лицо и поблекшие волосы. «Господи, – думал он, – спаси её. Накажи меня, а её спаси».

Наконец друзья обернулись друг к другу.

– А если всё уже решено? – спросил Макдьюи. – Стрэтси сказал…

– Значит, ты примешь и это. Но невозвратимых решений нет, всё можно повернуть вспять…

– Энгус, ты правда веришь в чудеса?

– Да, – отвечал священник.

– Буду надеяться, – сказал Макдьюи.

– Вот этого Стрэтси и хотел, когда спросил, молился ли ты. Раньше у тебя надежды не было.

Священник ушёл домой, ветеринар присел к столу у себя в кабинете, откуда было видно через холл, что делается в комнате у Мэри, и стал думать о том, какой разный Бог у констебля, миссис Маккензи, доктора и священника. Тот, Который без предупреждения вошёл сейчас в его сердце, был похож чем-то на Лори, чем-то на Энгуса. От мысли о добром, маленьком священнике с приветливым лицом и заботливым взором ему стало легче, но мысль о Лори так больно ударила его, что выдержать он не смог.

Собиралась буря, где-то гремел гром. Темнота и тишина становились всё тяжелее. Макдьюи пошёл к дочери, взял её за руки и сказал: «Не уходи от меня». Что-то засветилось в её глазах и сразу угасло. Он долго стоял в тяжкой тишине, держа холодные ручки Мэри. И вдруг зазвонил звонок. Макдьюи вышел в холл и крикнул: «Я сам открою, миссис Маккензи!» Он был уверен, что это Энгус пришёл провести с ним ночь. Но это была Лори.

Сперва он подумал, что ему мерещится, просто соседка зашла, но в странном свете дальних молний он увидел вчерашний плащ, откинутый капюшон, рыжие волосы, светящийся взор и нежную улыбку.

– Лори! – крикнул он.

Её бледное лицо горело – наверное, потому, что она быстро прошла такой долгий путь.

– Я очень спешила, – сказала она. – Сперва мне пришлось их покормить и запереть.

– Лори! – хрипло повторил он. – Иди сюда. Иди сюда, Лори, иди скорей, только не исчезни!..

Она не удивилась его словам, вошла в дом, и он закрыл за ней дверь.

– Эндрью, – спросила она, – что ж ты не сказал, что у тебя больна дочка?

Он смотрел на неё и всё не верил.

– Лори, – выговорил он, – тебя Бог ко мне послал?

– Нет, – честно отвечала Лори. – Его слуга, отец Энгус.

– Идём, – сказал он и повёл ее за руку к больной.

Плащ она сбросила. Платье на ней было зелёное, как мох. Она опустилась у кроватки на колени и долго мочала. Девочка глядела на неё. Макдьюи казалось, что уже много часов они что-то говорят друг другу.

– Как её зовут? – спросила, наконец, Лори.

– Мэри, Мэри Руа.

Лори позвала своим нежным голосом:

– Мэри Руа! Бедная рыжая Мэри! Ты меня слышишь?

– Она не ответит, – сказал Макдьюи. – У неё голос пропал. Это я виноват.

– Ой, Эндрью! – воскликнула Лори и с бесконечной жалостью поглядела на него.

– Можно, я возьму её на руки?

– Можно, – отвечал он. – Возьми её на руки, Лори. Держи её. Не пускай.

Лори взяла девочку на руки и села с ней на пол. Голова её так нежно и печально склонилась к больной, что у Макдьюи чуть не разорвалось сердце. Она припала щекой к потускневшим волосам, что-то приговаривала, шептала, легко прикасаясь тубами к голове, и пела так:

Хобхан, хобхан, горри ог о,
 горри ог о, горри ог о.
 Хобхан, хобхан, горри ог о, [2]
моя душенька лежит.
 Моя душенька больна…

Тут голос её прервался, она прижала Мэри к груди и закричала:

– Эндрью! Её почти нет!