В комнате сидели трое мужчин, они потешались над собачонкой с длинными ушами, навалившей кучу на полу и возмущённо озирающейся, как будто обвиняя одного из них в содеянном. У старшего из троих, человека лет сорока или больше, было усталое лицо с орлиными чертами. Понося собаку, он говорил с сильным немецким акцентом. Младший, высокий и неуклюжий, мучительно пытался изобразить улыбку на вытянутом строгом лице. В середине располагался темноволосый мужчина, также высокий, немного за тридцать, с огромным уродливым носом, в изящном чёрном парике и со смехом, подобным перезвону колокольчиков. Мы, братья Квинтоны, непроизвольно поклонились.
— Ваше величество! — произнес граф, мой брат.
Карл II, Божьей милостью (а точнее сказать, милостью политиков, пригласивших его вернуться и править над нами) король Англии, Шотландии и Ирландии.
— Чарли, Мэтт. Вы прямо вовремя, — Карл поднял глаза и кивком пригласил нас войти, указывая на вино на столе. — Беда с этими собаками. Гадят повсюду. Бог знает, что подумает новая королева, моя будущая жена, когда наконец прибудет. Готов поспорить, португальцы не дают собакам такой свободы. Может, они едят проклятых тварей. Мощи Христовы, пусть я король Англии, помазанник Божий, но как мне помешать собакам загадить весь дворец? А, Джейми?
Молодой человек мрачно кивнул, но промолчал. Чарльз и я были достаточно хорошо знакомы с Яковом Стюартом, герцогом Йоркским и наследником трона, чтобы в полной мере оценить его неловкость от небрежного упоминания братом собачьего дерьма и имени Божьего в одной фразе.
Пока робкие слуги убирали беспорядок, король налил себе ещё вина и продолжил:
— Ах да, Чарли, ты–то, конечно, хорошо знаешь нашего кузена, но я сомневаюсь, встречался ли с ним раньше Мэтт?
Я поклонился третьему присутствующему, который оглядел меня с ног до головы и нахмурился.
— Мэтью Квинтон. Так. Ты больше похож на отца, чем на благородного графа, твоего брата. Да, я вижу его, когда смотрю на тебя.
Я снова поклонился, уже в знак почтения принцу Руперту Пфальцкому, двоюродному брату короля, бывшему главнокомандующему армий Карла I в великой гражданской войне. Мысленно я вдруг снова ощутил себя пятилетним ребенком, в тот день в Рейвенсден–Эбби, спустя четыре месяца после похорон деда. Я увидел мать, холодную, отстранённую, бледную как полотно, когда советник короля описывал ей смерть мужа в битве при Нейзби. Джеймс Квинтон, девятый граф Рейвенсден, мой отец, вступил в битву рядом с принцем Рупертом на правом фланге королевской армии. Они очистили поле перед собой от всей кавалерии левого фланга Парламента. Тогда Джеймс Квинтон, девятый граф Рейвенсден, единственный из командующих принца Руперта повернул своих людей и направил их прямо на вражескую пехоту. И вот Джеймс Квинтон, девятый граф Рейвенсден, был изрублен на куски, а принц Руперт повёл остальную конницу прочь с поля боя в погоне за трофеями вместо того, чтобы последовать за ним в манёвре, который наверняка принёс бы королю победу в войне. Джеймс Квинтон, поэт, пробывший графом всего сто восемьдесят дней, отец, почти мне не знакомый, погиб героем королевской армии. Но его смерть и тёмное напоминание о ней в облике сыновей превратили семью Квинтонов для принца Руперта в упрек за то, что он сделал, и чего не сумел сделать в тот день. Семья Квинтонов без колебаний смотрела на принца Руперта Пфальцкого как на убийцу любимого мужа и отца.
— Если я смогу послужить короне хотя бы с толикой отцовской преданности, ваше высочество, то умру со спокойным сердцем, — сказал я.
Руперт неуверенно взглянул на меня, затем кивнул с притворством, отточенным в семье Стюартов до совершенства.
— Так. У тебя снова будет шанс доказать это нам, Мэтью Квинтон.
Король предложил нам сесть, и мы выпили.
— Ты не рассказал ему о нашем деле, Чарли? — спросил он немного позже.
— Ваше величество не велели мне говорить, — ответил брат.
— Верно. Ты всегда был самым осмотрительным человеком на земле, милорд граф. И это вдвойне ценно, ведь в нынешний век осмотрительность не в почёте. Что ж, Мэтт, вот наша проблема. Что тебе известно о положении в Шотландии?
Вопрос привёл меня в замешательство. Действительно, я провёл какое–то время в Веере, где шотландцы на протяжении веков занимаются производством тканей. Несмотря на это — и вполне в духе большинства англичан — всё, что я знал о положении в Шотландии, могло уместиться в кулачке младенца. Однако не тольео Стюарты умели притворяться.
— Сир, насколько мне известно, Шотландия тиха и спокойна под властью вашего величества.
— Тиха и спокойна, — хмыкнул король. — Хорошо бы так. Ты знаешь, к примеру, что в прошлом году мы казнили этого лживого лицемерного хорька Аргайла?
— Конечно, ваше величество.