Джентльмены чужих писем не читают

В конце концов, боевого компаньеро нужно любить как боевого компаньеро. Если она будет выказывать слишком много чувственных желаний, её любимый боевой компаньеро может подумать, что ей хочется превратиться в румяную толстую курицеголовую домохозяйку, и не позволит ей дальше участвовать в Революции. Он и без того нет-нет, да и скажет, глядя на неё полными любви и нежности прекрасными глазами цвета чилийского янтаря, скажет, что она ещё молода для того, чтобы действовать на самых опасных ролях, что она с чрезмерной пылкостью относится к…

Вот и “феррари”.

Агата села в машину, полезла в сумочку за ключами. Теперь – мигом в университет, и как-нибудь себя там проявить. Хоть подраться с кем-нибудь, неважно, главное, чтобы запомнили: сегодня я, Габриэла Ореза, целый день была в университете и всем там намозолила глаза…

В Маньянском национальном университете, к счастью, не было принято сдавать экзамены по всему курсу обучения: вытягивать билет, трясясь от страха, что попадётся вопрос, изучить который руки не дошли в бессонное время перед сессией. Маньянская система образования была куда более гуманна к своим студентам: экзамен проходил в форме собеседования на тему заранее написанного и сданного преподавателю реферата.

Профессор Морелос – к счастью для Агаты и к несчастью для себя – оказался на месте. В большом помещении кафедры находились ещё человек десять: кто сидел за столом и пялился в монитор, кто писал, опять же пялясь в монитор, кто беседовал со студентами. Да и в коридоре шлялись без дела человек сто. Взглянув на девушку поверх очков, профессор взял со стола её курсовую работу на тему «Влияние мифологических воззрений ацтеков на эсхатологические построения сапотеков».

– Ну-с, – начал он. – Я внимательно прочитал ваш труд. По сути работы у меня к вам претензий нет… Но в некоторых местах вы допускаете отдельные неточности. Вот вы пишете, например, что сапотекский бог бедности и неудач Питао-сих ехал по пустыне на тележке, запряжённой ослом …

– И что? – спросила Агата, пытаясь сосредоточиться на беседе, и одновременно обдумывая, как бы погромче «засветиться», чтоб её присутствие заметили многие.

– Видите ли, до прихода на земли индейцев конкисты здешнее население не знало колеса…

– Индейцы? – повысила голос Агата. – Не знали колеса?

– Да, население ходило пешком… Грузы транспортировались волоком…

– Что-то вы, профессор, путаете! – сказала Агата.

Профессор Моралес, человек совсем не старый, усмехнулся такой непосредственности и достал с полки над своим столом толстую книгу.

– Вот, почитайте-ка на досуге. Роберт Кейли, Принстонский университет. Здесь история проникновения на Западный континент колеса и прочих изобретений изложена весьма подробно.

– Но ведь он сам из числа тех, кто «проник» на Западный континент. Что он может знать?

– Позвольте! – голос профессора дрогнул. – Как это «что может знать»?! Это же признанный во всём мире авторитет… Из Принстона…

– Да он просто тупой! – воскликнула Агата. Из-за столов на шум повернулись любопытные головы. – Он даже не видит разницы между индейцем и богом! Если индеец ходил пешком, а бог Питао-сих ездил на тележке, то, значит, наши предки не знали колеса? Это же бред, профессор! И ясно, почему: какой темы ни коснись, везде сплошные грингос! – она набрала полную грудь воздуха и крикнула так, чтобы её услышали в коридоре: – При чём тут какой-то Принстон?! Мы сами, что, уже и о своей истории судить не можем?!

Начался общий крик и шум…

Агата была довольна собой: скандальчик удался. Главное, что и профессор Моралес как будто не очень обиделся. Ему тоже было больно за поруганное отечество. Сотрудники кафедры и прибежавшие из коридора студенты в конце концов решили, что у дочери экс-советника президента не то нервное переутомление, не то тепловой удар: уложили её на кожаный диванчик и принесли холодной кока-колы. А может, просто перезанималась. С кем не бывает!

Так или иначе, довольно быстро она пришла в себя, бесовскую кока-колу пить не стала, села в «феррари» и поехала в сторону Пласа Нуэва. Там она припарковалась на том же месте, где стояла до этого и приготовилась к ожиданию. Но ждать пришлось недолго.

– Эгей! – раздался сзади негромкий возглас.

Девушка оглянулась, и глаза её засветились: по тротуару не спеша приближался к ней её любимый, живой и невредимый (её, её стараниями!) Октябрь Гальвес Морене. Октябрь улыбался, ласковые морщинки вокруг глаз, как пенка на голубином молоке, и уютное брюшко, как изваяние из слоновой кости, обложенное сапфирами, придавали ему такой мирный и беспечный вид. Но Агата знала, что это не так: её любимого врасплох не застать. У её любимого сильные грубовато-нежные руки и самые умные и осторожные на свете мозги. Что яблонь между лесными деревьями, то возлюбленный её между юношами.

– Hola, pajarita[16], – добродушно сказал Октябрь, нагнувшись к открытому окошку. – Как дела?..

– Hola, querido! Bien, gracias[17].