Джентльмены и игроки

Еще один шаг, на этот раз не отступая. Ничего. Надпись возвышается надо мной, как чудовище из фильмов, которые показывают поздно вечером. Она словно застыла, вне себя от моей дерзости. Не теряя времени, надо рвануться, помчаться через продуваемое ветром поле к живой изгороди, пригибаясь, в любую секунду ожидая нападения. И, добежав до изгороди, затаиться в ее тени, задыхаясь от страха. Ну вот, сказано — сделано. Теперь они придут.

Всего в нескольких футах от меня — дыра в изгороди. Замечательно. Я подбираюсь к ней, держась в тени, и протискиваюсь. Они могут подойти и справа и слева. А если подойдут с обеих сторон, то придется удирать. Мне всегда казалось, что взрослые забывают о случившемся, когда проходит время, и если получится быстро удрать, то меня не накажут.

Все во мне замерло в ожидании. Горло понемногу отпускает, сердце бьется почти нормально. Окружающее начало проясняться. Сначала мне любопытно, затем все больше и больше неприятно. Терновые колючки царапают спину сквозь футболку. Пахнет потом, сырой землей, кислым терном. Где-то рядом щебечет птица; вдалеке, словно насекомое в траве, убаюкивающе стрекочет газонокосилка. И больше ничего. Сначала от радости у меня вырвался смешок — граница нарушена, и меня не поймали, — а затем появилось недовольство, в груди затрепетала обида.

Где же скрытые камеры? Мины? Стража? Где ПОРЯДОК — столь самоуверенный, что его надо было писать большими буквами? И главное — где мой отец?

Я осторожно встаю и выхожу из тени изгороди. Солнце бьет в лицо, и я заслоняю глаза рукой. Делаю в открытое поле шаг, затем другой.

Вот сейчас они и придут, эти судебные исполнители, эти зыбкие фигуры порядка и власти. Но тянулись секунды, минуты — и ничего. Никого — ни старосты, ни учителя, ни даже смотрителя.

Тогда меня охватывает паника, и я бегу к центру поля, размахивая руками, как человек на необитаемом острове, пытающийся остановить спасательный самолет. Им что, все равно? Это же настоящее вторжение. Неужели они меня не замечают?

«Сюда! — меня переполняло негодование. — Я здесь! Сюда! Сюда!»

Ничего. Ни звука. Хоть бы собака залаяла или завыла сирена. Хоть малейший знак тревоги. И тут, дрожа от гнева и возбуждения, я понимаю, что все это — чудовищная ложь. Никого в поле нет, лишь трава и деревья. И черта на земле, подстрекающая переступить через нее. Переступить так переступить. У меня хватило смелости бросить вызов ПОРЯДКУ.

И все же не оставляло ощущение, будто меня обманули, как бывало при встречах с угрозами и уверениями мира взрослых: он обещал так много и так мало давал.

«Они лгут, детка, — зазвучал у меня в голове слегка приглушенный голос отца. — Обещают тебе целый мир, но все они одинаковы. Они лгут».

«Нет, не лгут. Не всегда…»

«Тогда давай, рискни. Посмотрим, как далеко ты зайдешь».

И я иду дальше, вдоль изгороди и вверх по небольшому холму, туда, где растут деревья. Там высится другая надпись: «НАРУШИТЕЛИ БУДУТ ПРИВЛЕКАТЬСЯ К ОТВЕТСТВЕННОСТИ». Но первый шаг уже сделан, и этой угрозе не остановить меня.

Однако за деревьями меня ждал сюрприз. Мне казалось, там должна быть дорога, может, рельсы или река — знак того, что на «Сент-Освальде» мир не кончается. Но отсюда, насколько хватало глаз, простирался один «Сент-Освальд»: этот холм, рощица, теннисные корты, крикетное поле, благоухающие лужайки и за ними длинные-предлинные полосы лугов.

И там, за деревьями, были люди — мальчики всех возрастов. Некоторые чуть старше меня, другие — взрослые, пугающие и самодовольные. Одни — в белых костюмах для крикета, другие — в шортах и разноцветных майках с номерами. В стороне виднелась квадратная песчаная площадка, где прыгали в длину. А еще дальше — большое здание из прокопченного камня. Сводчатые окна, отражающие солнце, длинная черепичная крыша, испещренная слуховыми окнами, башня, флюгер, длинные ряды хозяйственных построек, часовня, изящная лестница, спускающаяся к лужайкам, деревьям, клумбам, заасфальтированным внутренним дворикам, разделенным оградами с арочными воротами.

Там тоже были мальчики: одни сидели на ступеньках, другие беседовали, стоя под деревьями. Некоторые в темно-синих блейзерах и серых брюках, остальные в спортивных костюмах. Их разговоры, которые только сейчас донеслись до меня, казались щебетанием экзотических птиц.

Сразу стало ясно, что они совсем другой породы. Словно позолочены — не только солнечным светом и близостью к этому чудесному зданию, но и чем-то менее материальным: налетом уверенности, неким таинственным сиянием.

Позже, конечно, все это предстало в истинном свете: за изящными чертами крылось утонченное разложение. Гниение. Но на первый, незаконный взгляд «Сент-Освальд» показался недосягаемым раем; это был Занаду, Асгард[2] и Вавилон, вместе взятые, и там жили и блаженствовали юные боги.