Джентльмены и игроки

– Коньман был приманкой, – сказала я. – Печально, но неизбежно. Что же до остальных, то не смешите меня. Слоун – лицемер. Едва запахнет скандалом, бежит, поджав хвост. Грахфогель? Это все равно случилось бы рано или поздно, с моим участием или нет. Пуст? Вам будет гораздо лучше без него. А с Дивайном я просто оказала вам услугу. Гораздо интереснее то, как повторяется история. Посмотрите, как стремительно директор бросил Слоуна, когда решил, что скандал повредит Школе. Надеюсь, он теперь понимает, каково было моему отцу. Неважно, был он виновен или нет. Неважно даже, что погиб ученик. Важнее всего было – и есть – защитить Школу. Мальчики приходят и уходят. Смотрители приходят и уходят. Но не дай бог, что-то опорочит «Сент-Освальд». Закройте на это глаза, похороните, прогоните прочь. Вот лозунг Школы. Разве не так? – Я перевела дыхание. – Хотя сейчас уже нет. Я все-таки обратила на себя ваше внимание.

Честли скрипнул – должно быть, это смех.

– Наверное. Но ведь можно было просто прислать открытку.

Милый старый Честли. Не может без шутовства.

– Вы ему нравились, сэр. Всегда очень нравились.

– Кому? Вашему отцу?

– Нет, сэр. Леону.

Повисло долгое мрачное молчание. Я слышала, как бьется его сердце. Воскресная толпа давно уже рассеялась, осталось несколько человек – силуэты на фоне отдаленного костра и в опустевших аркадах. Мы были одни – насколько возможно, – лишь скрипели оголенные деревья, медленно перестукивали хрупкие ветви, и время от времени шуршал какой-то зверек – крыса или мышь – в опавшей листве.

Молчание так затянулось, что я со страхом подумала – старик уснул или же ускользнул в такую даль, куда я за ним последовать не смогу. Потом он вздохнул и протянул в темноте руку, вложив холодные пальцы в мою ладонь.

– Леон Митчелл, – медленно произнес он. – Так это все из-за него?

3

Леон Митчелл. Я мог бы и раньше догадаться. Мог бы догадаться с самого начала, что за всем этим стоял Леон Митчелл. Ходячее воплощение неприятностей. Из всех моих призраков он один так и не нашел покоя. И из всех моих мальчиков он тревожит меня чаще всего.

Однажды я говорил о нем с Пэтом Слоуном, пытаясь понять, что именно произошло и мог ли я что-то еще сделать. Пэт заверил меня, что нет. Я ведь стоял тогда на балконе. Мальчики находились подо мной, на крыше часовни. Смотритель уже появился. Я не мог слететь туда, как Супермен, – а как иначе предотвратить трагедию? Все случилось так быстро. Никто бы этого не остановил. Но судить задним числом – обманчивый способ, обращающий ангелов в негодяев, а тигров – в шутов. С годами все, в чем был так уверен, тает, будто зрелый сыр. На воспоминания нельзя положиться.

Мог ли я остановить его? Вы не представляете, сколько раз я задавал себе этот вопрос. В предрассветные часы это кажется возможным, события вновь разворачиваются с отчетливостью сновидения – снова и снова падает мальчик четырнадцати лет, и на этот раз я там – там, на своем балконе, как разжиревшая Джульетта, и в эти часы я так ясно вижу Леона, вцепившегося в ржавый выступ, сломанные ногти, впившиеся в рассыпающийся камень, его глаза, переполненные ужасом.

– Пиритс?

От моего голоса он вздрагивает. Властный голос, так неожиданно раздавшийся в ночи. Он инстинктивно смотрит вверх, его хватка ослабевает. Может, он вскрикивает, начинает подтягиваться, подошвы упираются в проржавевший металл.

А потом начинается, медленно и в то же время невероятно быстро, и у него есть еще секунды, целые секунды, чтобы подумать об этом зеве пустоты, этой кошмарной темноте.

Вина, набирающая скорость, подобно лавине.

Память – снимки на темном фоне.

Ряд костяшек домино – и растущая уверенность, что все из-за меня, что не крикни я в тот миг, и может быть… может быть…

Я поднял глаза и увидел, что мисс Дерзи смотрит на меня в упор.

– Скажите, кого же вы обвиняете?

Диана Дерзи не ответила.

– Скажите мне.

Колика (которая не колика) вцепилась в бок: но через столько лет потребность узнать оказалась еще болезненнее. Я посмотрел на нее, такую спокойную и безмятежную, ее лицо в тумане – как у Мадонны эпохи Возрождения.

– Вы были там, – с усилием сказал я. – Это из-за меня Леон упал?

«О, как вы умны, – подумала я. – Мой аналитик могла бы кое-чему у вас поучиться». Швырнуть в меня мое же чувство – возможно, надеясь выиграть время…

– Пожалуйста, – попросил он. – Мне нужно знать.

– Зачем?

– Он был моим учеником.

Так просто, так обезоруживающе. Мой ученик. Внезапно захотелось, чтобы он вообще сюда не приходил, или же надо было разделаться с ним, как с Кином, легко и без нервотрепки. Да, ему было плохо, но это мне сейчас не хватало воздуха, это на меня готова была обрушиться лавина. Я хотела рассмеяться, в глазах у меня стояли слезы. Неужели после всех этих лет Рой Честли обвиняет себя? Как это благородно. Как это ужасно.

– Вы еще скажите, что он был вам как сын.

Голос дрожал, и насмешка плохо удалась. Честно говоря, меня просто трясло.