Джентльмены и игроки

Моя же кружка из тех, что выпустили в небольшом количестве в честь юбилея «Сент-Освальда» в 1990 году. У Эрика Скунса тоже есть такая, и еще несколько у старой гвардии, но у моей – ручка со сколом, что отличает ее от других. На доход от этих кружек мы построили новый Игровой Павильон, так что я с гордостью держу свою. Или держал бы, если бы смог найти.

– Черт подери! Сначала этот чертов журнал, а теперь еще эта чертова кружка!

– Возьмите мою, – сказал Макдоноу (Чарльз и Диана, слегка надколотая).

– Да не в этом дело.

Вот именно: унести кофейную кружку учителя с ее законного места почти так же дурно, как занять его кресло. Кресло, кабинет, классная комната, а теперь еще и кружка. Это настоящая осада.

Кин насмешливо взглянул на меня, когда я налил чай в чужую кружку.

– Приятно узнать, что не только у меня выдался плохой день.

– Вот как?

– Сегодня потерял два своих окна. Заменял Боба Страннинга в пятом «Г». Английская литература.

М-да. Конечно, всем известно, что у мистера Страннинга дел по горло: как второй заместитель Главного и ответственный за расписание, он за многие годы придумал себе целый список курсов, обязанностей, собраний, часы для административной работы и прочие занятия первой необходимости, и у него почти не остается времени для общения с учениками. Но Кин, кажется, способный малый – как-никак выжил в «Солнечном береге», а я видывал крепких мужиков, запуганных тамошними пятиклассниками.

– Я справлюсь, – произнес Кин, когда я посочувствовал. – И кроме того, это неплохой материал для моей книги.

Ах да, книга.

– Ну, хоть на том спасибо, – ответил я, не разобрав, всерьез ли он говорит.

Кину свойственна насмешливая манера – молодой да ранний, – и я вынужден ставить под вопрос все его слова. Но, несмотря на это, мне он куда больше нравится, чем мускулистый Пуст, или льстивый Изи, или трусоватый Тишенс.

– Кстати, вас спрашивал доктор Дивайн, – продолжал Кин. – Что-то насчет старых картотечных ящиков.

– Прекрасно.

Это лучшая новость за весь день. Хотя после шумихи вокруг третьего «Ч» даже травля немцев несколько утратила свою прелесть.

– Он попросил Джимми вынести их во двор, – сказал Кин. – Велел убрать как можно скорее.

– Что?!

– Кажется, он сказал, что они мешают проходу. Вроде бы это противоречит правилам здоровья и безопасности.

Я выругался. Должно быть, Зелен-Виноград действительно решил прибрать к рукам этот кабинет, раз он задействовал правила здоровья и безопасности. Ими мало кто посмеет пренебречь. Я допил чай и решительно направился к бывшему кабинету классической кафедры, где не было никого, кроме Джимми с отверткой в руках, который устанавливал на двери некое электронное оборудование.

– Это зуммер, хозяин, – объяснил Джимми, заметив мое изумление. – Чтобы доктор Дивайн знал, что кто-то стоит у двери.

– Вижу.

В мое время мы просто стучали.

Джимми, однако, был в восторге.

– Когда горит красный свет, значит, что у него кто-то есть, – сказал он. – А если зеленый, он вам сигналит, чтобы вы вошли.

– А желтый?

Джимми нахмурился.

– Если желтый, – наконец нашелся он, – это доктор Дивайн выжидает, чтобы посмотреть, кто там. – Он помолчал, наморщив лоб. – И если это кто-нибудь важный, то он его впускает!

– Очень по-тевтонски.

Я прошел мимо него к себе в кабинет.

Внутри царил явный и неприятный порядок. Новые картотечные шкафы с цветной маркировкой; красивый аппарат для охлаждения воды; большой стол красного дерева, на котором разместились компьютер, девственно чистое пресс-папье и фотография миссис Зелен-Виноград в рамочке. Ковер вычищен, мои паучники – эти израненные, запыленные, заброшенные бойцы со сквозняками – бесследно удалены, висит чопорная табличка «НЕ КУРИТЬ» и ламинированное расписание заседаний кафедры, дежурств, клубов и рабочих групп.

Я надолго утратил дар речи.

– Вещи ваши у меня, хозяин, – сказал Джимми. – Принести их вам наверх?

Стоит ли суетиться? Я знаю, когда проигрываю. Я побрел обратно в преподавательскую, чтобы утопить в чае свои горести.

2

За несколько недель мы с Леоном стали друзьями. Это оказалось не так уж рискованно, отчасти потому, что мы были в разных отрядах (он в «Амадее», а мне захотелось причислить себя к «Беркби») и в разных классах. Мы встречались по утрам, мне приходилось натягивать форму «Сент-Освальда» поверх собственной школьной одежды – и опаздывать к себе на уроки, заготовив немудреные оправдания.

Физкультуру теперь можно было пропускать – уловка с астмой работала превосходно – и проводить в «Сент-Освальде» перемены и обеденные перерывы. Из меня начал получаться почти настоящий «осси» (или так мне, по крайней мере, казалось): от Леона мне становилось известно все – имена дежурных учителей, сплетни, жаргон. Мы вместе ходили в библиотеку, играли в шахматы, отдыхали на лавочках во внутреннем дворе Школы, как все остальные. С Леоном Школа была моей.