Джентльмены и игроки

В преддверии надвигающейся инспекции «произведение хорошего впечатления» стало пунктиком Нового. Гимназия «Сент-Генри» похваляется строжайшим соблюдением этикета в одежде – включая соломенные канотье летом и цилиндры церковных хористов, и наш Главный считает это немаловажной причиной их высочайшего рейтинга. Мои замызганные чернилами негодники не столь высокого мнения о своих соперниках – или Генриеттах, как их традиционно называют в «Сент-Освальде», – и я с ними вполне согласен. Одежный мятеж – это инициация, и наши школьники – третий «Ч», в частности, – выражают свой бунт незаправленными рубашками, стрижеными галстуками и подрывающими устои носками.

Я и объяснил это Новому Главному, но он обратил на меня взгляд, полный такого отвращения, что я пожалел о своей попытке.

– Носки, мистер Честли? – изрек он с таким видом, словно я рассказал ему о новом, доселе неслыханном извращении.

– Ну да, – втолковывал я ему. – Знаете, с Гомером Симпсоном, динозаврами, Скуби-Ду.

– Но носки у нас установлены, – возразил Главный. – Серая шерсть, длина до икр, желто-черные полоски. По восемь девяносто девять пара у школьных поставщиков.

Я бессильно пожал плечами. Он пятнадцать лет директорствует в «Сент-Освальде» и до сих пор не знает, что никто – никто! – не носит форменные носки.

– Итак, я надеюсь, вы положите этому конец, – заявил он, все еще раздосадованный. – Каждый ученик должен быть одет по форме, по полной форме, и всегда. Мне придется разослать памятку по этому поводу.

Интересно, а сам Главный, когда был мальчиком, всегда одевался по форме? По полной форме? Я попытался представить это – и представил.

– Fac ut vivas[25], директор, – со вздохом сказал я.

– Что?

– Совершенно верно, сэр.

– И по поводу записок… Моя секретарша трижды присылала вам по электронной почте приглашение зайти ко мне в кабинет.

– Неужели, директор?

– Да, мистер Честли, – ледяным тоном ответил он. – К нам поступила жалоба.

Это, конечно, Коньман. Вернее, его мамаша, блондинка неопределенных лет с неустойчивой психикой, которая имеет счастье получать большие алименты, соответственно, у нее полно времени, чтобы писать жалобы каждый триместр. На этот раз о том, что я издеваюсь над ее сыном потому, что он еврей.

– Антисемитизм – очень серьезное обвинение, – провозгласил Главный. – Двадцать пять процентов наших клиентов – родителей то есть – принадлежат к еврейской общине, и не надо напоминать вам…

– Нет, директор, не надо.

Это зашло слишком далеко. Принять сторону мальчика, притом в общественном месте, где всякий может услышать, – хуже, чем предательство. Меня охватило бешенство.

– Здесь конфликт личностей, не более, и я надеюсь, что вы возьмете назад свое совершенно необоснованное обвинение. И поскольку об этом зашла речь, не угодно ли вспомнить, что у нас пирамидальная структура дисциплины и начинается она с классного руководителя, и мне неприятно, когда мои обязанности берет на себя кто-то другой, даже не посоветовавшись со мной.

– Мистер Честли!

Главный, похоже, засомневался.

– Да, директор.

– Есть еще кое-что.

Я ждал, по-прежнему кипя.

– Миссис Коньман утверждает, что вчера днем из шкафчика ее сына исчезла ценная ручка, подарок на бар-мицву. А кое-кто видел, как вы в это время открывали шкафчики третьеклассников.

Vae! Я мысленно выругал себя. Надо было осторожнее – по правилам шкафчики обыскивают в присутствии самих учеников. Но третий «Ч» – мой собственный класс, и во многих отношениях любимый класс. Лучше было сделать как обычно: по секрету поговорить с нарушителем, ликвидировать улику и на том покончить. Это сработало с Аллен-Джонсом и дверными табличками; это сработало бы и с Коньманом. Только вот в его шкафчике ничего не оказалось – хотя чутье подсказывало, что виновен именно он, – и я, конечно, ничего оттуда не взял.

Главный перестал сдерживаться.

– Миссис Коньман обвиняет вас не только в том, что вы неоднократно унижали и терзали ее сына, но и прямо или косвенно обвинили его в воровстве, а когда он это отрицал, вы тайно изъяли ценную вещь из его шкафчика, вероятно, в надежде, что это заставит его сознаться.

– Понятно. Так вот что я думаю о миссис Коньман…

– Школьная страховка, конечно, покроет потерю. Но возникает вопрос…

– Что?! – Я чуть не лишился дара речи. Мальчики теряют что-нибудь каждый день. Предоставить компенсацию в данном случае равносильно признанию моей вины. – У меня этой ручки нет. Даю голову на отсечение, эта чертова штука валяется у него под кроватью или еще где-нибудь.

– Я бы предпочел, чтобы дело не выходило за пределы школы и жалоба не ушла в правление.

– Кто бы сомневался! Но если вы это сделаете, к утру понедельника я положу вам на стол заявление об уходе.

Директор побледнел.

– Рой, не принимайте всерьез…

– Я вообще это не принимаю. Обязанность директора – защищать свой персонал, а не трепетать в ужасе перед каждым злобным наветом.