Джентльмены и игроки

Ситуацию преподнесли как противостояние Давида и Голиафа, где Дуббс был символом рабочего класса, борющегося с чудовищными махинами богатства и привилегий. Автор заметки, подписавшийся просто «Крот», создавал также впечатление, что в «Сент-Освальде» сплошь мошенничество и мелкая коррупция, что методы преподавания там безнадежно устаревшие, что там курят (а может, и употребляют наркотики), а сами здания настолько нуждаются в ремонте, что, того и гляди, рухнут. Редакционная статья, озаглавленная «Частные школы – нужны ли они?», примыкала к материалу Крота и приглашала читателей поделиться своими мыслями и жалобами на «Сент-Освальд» и на Содружество выпускников, выступившее в его защиту.

Меня все это радует. Этот материал они опубликовали, почти не редактируя, и получили от меня обещание держать их в курсе дальнейших событий. Мое электронное послание внушало им мысль, что я являюсь источником, близким к Школе, – ее выпускником, учеником, членом правления, возможно, даже преподавателем – без уточнений (может быть, потом придется что-то изменить).

У меня есть несколько бесплатных адресов, и на этот раз в ход пошел Mole@hotmail.com – чтобы меня не смогли вычислить. Вряд ли кто-то из «Икземинера» займется этим – они больше привыкли к собачьим шоу и местной политике, чем к журналистским расследованиям, – но никогда не знаешь, чем такие истории могут кончиться. Я тоже этого не знаю, и от этого история еще интереснее.

Тем утром по дороге в школу меня застал дождь. Движение замедлилось, и с трудом удавалось не раздражаться, пока машина ползла по городу. Одна из причин, по которым местная публика негодует на «Сент-Освальд», – из-за него в час пик случаются пробки: каждое утро на дорогах выстраиваются сотни начищенных, блестящих «ягуаров» и солидных «вольво», внедорожников и многоместных автомобилей, загруженных чистенькими, сияющими мальчиками в блейзерах и кепках.

Некоторые ездят на машине, даже если им до школы меньше мили. Не дай бог этому чистенькому, сияющему мальчику придется перепрыгнуть через лужу, или вдохнуть загрязненный воздух, или (хуже того) встретиться с тупыми грязными школьниками из близлежащего «Берега», с этими крикливыми и разболтанными мальчишками в нейлоновых куртках и потертых кроссовках, с этими визгливыми девицами в коротких юбках и с крашеными волосами. В их возрасте у меня тоже были дешевые ботинки и грязные носки, и мне тоже надо было ходить в эту гнусную школу, и порой, когда я еду на работу в арендованном автомобиле, во мне поднимается злоба, страшная злоба на существо, бывшее когда-то мною, и на тех, кем страстно хотелось стать.

В тот год, поздним летом, произошел один случай. Леон скучал; занятий в школе не было, и мы околачивались на городской детской площадке (помню карусель, краска на которой стерлась до металла поколениями детских рук), покуривая «Кэмел» (Леон курил, а потому и я) и глядя на проходивших мимо «солнышек».

– Варвары. Сброд. Чернь.

Его длинные тонкие пальцы были все в чернилах и никотине. К нам приближались несколько школьников, они волокли свои ранцы, орали, пылили ногами по жаре. Никаких угроз в наш адрес, хотя бывало, что приходилось удирать от какой-нибудь местной банды. Однажды, когда меня не оказалось рядом, они подстерегли Леона у мусорных контейнеров на задах школы и избили его. Моя ненависть стала еще сильнее, куда Леону до меня – ведь, в конце концов, это были мои сородичи. Но сейчас шли просто девчонки – четверо вместе и поодаль еще одна с моего потока, – хриплые, жующие жвачку, юбки открывают замызганные ноги; визжа и хихикая, они спускались по дорожке.

Та, что поодаль, – Пегги Джонсен, толстуха из группы мистера Груба, и я тут же отворачиваюсь, однако Леон успевает поймать мой взгляд и подмигивает.

– Ну?

Этот взгляд мне знаком. Знаком по нашим набегам в город, кражам в магазине пластинок, маленьким мятежным выходкам. Его лицо светится озорством, блестящие глаза прикованы к Пегги, которая почти бегом пытается догнать остальных.

– Что «ну»?

Четверо ушли далеко вперед. Пегги, с потным лицом и беспокойным взглядом, внезапно оказалась одна.

– Не надо, – говорю я. По правде, я ничего не имею против Пегги, этой безвредной медлительной девахи, почти умственно отсталой.

Леон насмешливо смотрит на меня.

– Что, Пиритс, твоя подружка? А ну!

И с диким воплем бросается вперед, огибая площадку. Пришлось бежать за ним. А что мне оставалось делать, думаю я.

Мы вырвали у нее сумки – Леон схватил пакет с физкультурной формой, а я – холщовую сумку с сердечками, нарисованными несмываемым фломастером. И помчались прочь со скоростью, которая Пегги была не под силу, и она завизжала в поднявшейся пыли. Мне просто хотелось побыстрее удрать, чтобы она не узнала, кто я, но меня занесло, мы с ней столкнулись, и она грохнулась на землю.