Джентльмены и игроки

Я уже собрался съязвить насчет кураторства и вышестоящего руководства, как появился Тишенс. Он злобно посмотрел на меня и обратился к Борродсу.

– С компьютерами неполадки, – сказал он своим бесцветным голосом. – Вам стоит взглянуть.

Борродс не сумел скрыть облегчения. Компьютеры – вот его поле деятельности. Никаких неприятных разговоров с людьми, никаких противоречий, никакой лжи, ничего, кроме машин для программирования и декодирования. Я знал, что всю неделю компьютеры барахлили – вирус, говорили мне, – в частности, электронная почта полностью зависла, к моему великому удовольствию, а кафедру информатики сослали на несколько дней в библиотеку.

– Простите, мистер Честли… – Снова этот взгляд человека, которому в последнюю минуту отсрочили приговор. – Долг зовет.

В конце перерыва, не раньше, я обнаружил у себя в ячейке записку Слоуна, написанную от руки. Правда, Марлин утверждает, что отправила ее еще в начале первого урока. Но с утра навалилась куча неприятностей: Грахфогель отсутствует, Китти подавлена, Грушинг делает вид, будто ничего не случилось, а сам помят и бледен, с синяками под глазами. Я слышал от Марлин (которая всегда все знает), что сегодня он ночевал в Школе; очевидно, не был дома со вторника, когда анонимка разоблачила его давнюю супружескую неверность. Китти винит во всем себя, говорит, что подвела Грушинга, и боится, что из-за нее этот неизвестный осведомитель докопался до правды.

Грушинг это отрицает, но держится с нею отчужденно. Очень по-мужски, замечает Марлин, настолько погружен в свои несчастья, что не замечает жуткого состояния Китти.

Не считаю нужным это комментировать. Я не могу принять чью-то сторону. Надеюсь, что они все-таки смогут работать вместе. Не желаю терять ни Китти, ни Грушинга, особенно в этом году, когда все катится под откос.

Но маленькое утешение все же есть. Эрик Скунс оказался просто каменной стеной в этом неожиданно ослабевшем мире. Когда все хорошо, с ним трудно общаться, когда же все плохо, он стал самим собой, без единой жалобы (и даже с какой-то радостью) принял на себя обязанности Грушинга. Конечно, он хотел бы сам заведовать кафедрой. И даже справился бы с этим, хотя не столь обаятелен, как Грушинг, и слишком мелочен в административных вопросах. Но с годами характер у него испортился, и только в трудные времена я вижу настоящего Скунса, того молодого человека, которого я знал тридцать лет назад: добросовестный, энергичный, настоящий демон в классе, неустанный организатор, юноша в расцвете сил.

«Сент-Освальд» умеет все это гасить. Активность, честолюбие, мечты. Я размышлял об этом, сидя в общей преподавательской за пять минут до конца перерыва, со старой коричневой кружкой в одной руке и черствым диетическим печеньем (из общих запасов – надо же когда-нибудь окупить свои взносы) в другой. В это время здесь всегда полно народу, как на вокзале, изрыгающем во все стороны потоки пассажиров. Завсегдатаи на своих местах: Роуч, Пуст (странным образом присмиревший) и Изи, все трое в эти последние пять минут перед занятиями погрузились в чтение «Миррор»; Монумент спит, Пенни Нэйшн с Китти в девичьем уголке, мисс Дерзи читает книгу, юный Кин заскочил передохнуть после обеденного дежурства.

– Вот и вы, сэр, – сказал он, увидев меня. – Мистер Слоун вас искал. Кажется, послал вам сообщение.

Сообщение? Может, электронное письмо? Этот человек ничему не учится.

Слоун сидел у себя в очках для чтения и щурился на монитор. При моем появлении он немедленно их снял (он следит за тем, как выглядит, а очки с толстыми линзами скорее подойдут пожилому ученому, чем бывшему регбисту).

– Ну и долго же вы, черт бы вас побрал.

– Простите, – мирно сказал я. – До меня, видимо, не дошло ваше сообщение.

– Чушь. Вы никогда не удосужитесь проверить почту. Мне это надоело, Честли, надоело, что я должен вызывать вас к себе, будто пятиклассника, который не сдает курсовых.

Я не удержался от улыбки. Я ведь и правда люблю его. Он не Костюм – хоть и старается, да помогут ему боги, – и злится он как-то искренне, чего нет и в помине, например, у Главного.

– Vere dicis?[46] – вежливо поинтересовался я.

– Вы бы хоть это прекратили. Мы тут влипли по уши, и это, черт подери, ваша вина.

Я посмотрел на него. Он не шутил.

– В чем дело? Очередная жалоба?

Я подумал о порванном блейзере Пули, хотя, конечно, тут за дело взялся бы сам Боб Страннинг.

– Хуже. Колин Коньман сбежал.

– Что?

Пэт глянул на меня.

– Вчера, после того как вы с ним потолковали на перерыве. Взял сумку, вышел, и никто, вообще никто – ни родители, ни друзья, ни одна живая душа, черт возьми, – не видел его с тех пор.

Слон

1

Воскресенье, 31 октября

Канун Дня всех святых. Мне всегда нравился этот праздник. И ночь в особенности. В отличие от Ночи костров с ее крикливо-пышными игрищами (какая все-таки безвкусица – дети празднуют мучительную смерть человека, виновного лишь в том, что слишком высоко метил).