Джентльмены и игроки

Естественно, повсюду разослали описание ее внешности. Но внешность можно изменить, подделать новые документы, и сдается мне, мисс Дерзи — или мисс Страз, если она все еще сохраняет это имя, — надолго ускользнула от нас.

Боюсь, я оказался не в силах помочь полиции, как ей бы хотелось. Я знаю одно — она вызвала «скорую», и врачи вернули меня к жизни прямо на месте. На другой день какая-то молодая леди, назвавшаяся моей дочерью, передала в палату подарочный пакет, в котором лежали старомодные серебряные карманные часы с изящной гравировкой.

Никто не запомнил лица этой леди, а ведь у меня нет ни дочери, ни другой родственницы, подходящей под это описание. Так или иначе, она больше не появлялась, а часы — обычные часы, старые и слегка потускневшие, но, несмотря на свой возраст, идущие очень точно, и если их и нельзя назвать красивыми, то характер у них, несомненно, есть.

Это не единственный подарок, который я получил на этой неделе. Столько цветов я никогда в жизни не видел: можно подумать, что я уже покойник. Но их, конечно, подарили от души. Здесь был колючий кактус от моих любимчиков с дерзкой надписью: «С думой о вас», сенполия от Китти Чаймилк, желтые хризантемы от Грушинга, бальзамин от Джимми, «лестница Иакова» от святош Нэйшнов, паучник от Монумента (может, взамен тех, которые Дивайн убрал из кабинета классической кафедры) и от самого Дивайна — огромная клещевина, которая просто излучала неодобрение, будто спрашивая себя, почему я еще не умер.

Это было вполне возможно, сказали мне.

Что же касается Кина, его операция продлилась несколько часов и потребовала шести пинт донорской крови. Он навестил меня на следующий день, и, хотя сестра велела ему не покидать кресла-каталки, выглядел он на редкость бодро для человека, обманувшего смерть. Он не расставался со своей записной книжкой и в больнице, и она пополнилась зарисовками медсестер и краткими язвительными наблюдениями о том, что происходило в больничной палате. Из этого может когда-нибудь выйти книга, говорит он. Ну, я рад, что это происшествие не подавило его творческого импульса, хотя и сказал ему, что ничего хорошего не выйдет из учителя, ставшего писакой, и если он хочет сделать приличную карьеру, нужно заниматься тем, что он действительно умеет.

Пэт Слоун выписался из кардиологического отделения. Сестра с розовыми волосами (которую зовут Рози) признается, что у нее отлегло от сердца.

— Трое «осси» сразу? Я поседею, — стонет она, хотя я заметил, что она ощутимо смягчилась в отношении меня (вероятно, побочный эффект обаяния Слоуна) и проводит со мной больше времени, чем с другими пациентами.

В свете новых фактов обвинения против Пэта отпали, хотя в соответствии с приказом, подписанным Новым Главным, он все еще отстранен от работы. Другие мои коллеги находятся в лучшем положении: им так и не предъявляли официального обвинения, и они могут приступить к работе без всяких формальностей. Джимми восстановили в должности — формально до тех пор, пока Школа не найдет ему замены, но подозреваю, что он вновь станет ее неотъемлемой частью. Сам он считает, что должен благодарить меня за такую возможность, как я ни стараюсь уверить его, что я здесь ни при чем. Ну сказал пару слов доктору Тайду, вот и все, а вообще дело в приближающейся инспекции и в том, что без нашего придурковатого, но рукастого мастерового Большая часть маленьких, но необходимых колесиков давным-давно заела бы.

Что касается других моих коллег, Изабель Тапи, как я слышал, ушла навсегда. Пуст тоже покинул нас (очевидно, чтобы закончить курсы менеджмента, сочтя профессию учителя слишком сложной). Грушинг вернулся, к тайному разочарованию Эрика Скунса, который уже видел себя на его должности, а Китти Чаймилк подала заявление на должность начальника курса в «Сент-Генри», и я не сомневаюсь, что ее туда возьмут. Далее. Боб Страннинг находится в несколько подвешенном состоянии, хотя, по слухам, ему пришлось выдержать изрядное хамство учеников, и еще говорят, что Пэту хотят предложить небывалую компенсацию, чтобы он отступился от «Сент-Освальда».

Марлин считает, что Пэт должен за себя постоять, — и профсоюз его, несомненно, поддержит, но скандал есть скандал, чем бы он ни закончился, и всегда найдутся люди, которые будут повторять избитые фразы. Бедняга Пэт. Я думаю, он еще может получить где-нибудь директорский пост или, еще лучше, должность председателя экзаменационной комиссии, но сердце его принадлежит «Сент-Освальду», и это сердце разбито. И не полицейским расследованием — они, в конце концов, просто делали свое дело, — но тысячью мелких ран: его телефонные звонки, остающиеся без ответа, неловкость при случайных встречах, приятели, повернувшиеся туда, куда дует ветер.

— Я мог бы вернуться, — сказал он мне перед выпиской. — Но будет уже не то.

Я знаю, что он имеет в виду. Магический круг, разорванный однажды, никогда не сможет восстановиться до конца.

— Кроме того, — продолжал он, — я не сделал бы этого ради «Сент-Освальда».