Джентльмены предпочитают блондинок

Через пару дней Джерри свел знакомство с Клодом и Лестером и пригласил их на вечеринку, которую устраивали на последнем этаже одного многоэтажного дома в Бруклине. В банде Джерри было полным-полно бывших торговцев льдом, которых похолодание климата оставило без работы, и этим торговцам льдом жутко не понравился Клод. Они решили, что в сравнении с ним Лестер намного лучше, и если бы выбор был за ними, они бы оставили в живых именно его. Но Джерри им сказал: «Какого черта! Кто здесь заказывает музыку?» Они вынуждены были признать, что Джерри. Джерри сказал: «Тогда соблюдайте правила. И кого столкнуть – не перепутайте!» Лестер по ходу вечера становился все противнее, так что они на условия согласились.

Часов в пять утра, когда все пребывали в прекраснейшем расположении духа, Джерри зашел в альков и, выглянув из окна, обернулся и позвал Лестера: «Парень, иди-ка сюда. Ты глянь, какой восход роскошный!» Лестер заглянул в альков, но тут он, наверное, поскользнулся, потому что выпал из окна. Суд признал это самоубийством.

Похороны бывшего мужа Дороти были необычные. Клод устроил все в квартире одного авангардиста-декоратора. Оказалось, что у Клода имеется собственная философия вроде «Новой мысли»[17], и все было очень-очень красиво.

Народу на похоронах было много, потому что Клод позвал всех своих приятелей и целую ватагу певчих из хора. А еще Клод отыскал где-то удивительную греческую вазу – для праха, всю в обнаженных танцующих юношах. Оказывается, Клод продумал целую церемонию с прахом и этой вазой, красивую и романтичную.

Но сначала Клод произнес прекрасную речь и сказал, что «это» не что иное, как увлекательное путешествие. А еще Клод сказал, что Лестеру хотелось бы, чтобы все именно так это и восприняли, и надо делать так, как «он» бы этого хотел.

Поэтому никто не рыдал, все держались стойко, а потом Клод достал бутылку какого-то очень редкого старого вина и сказал, что все должны выпить – в память об ушедшем.

Все выпили, а затем следовало спеть, только не поминальные песни, а что-нибудь, что любил он, например «Путь далек».

Все спели, а потом выпили еще немного вина. Но вина всем не хватало, поэтому его перелили в кувшин и добавили джина.

Тут Клод опять завел беседу о философии. Но пока он разглагольствовал, пришел один танцор по имени Осмер с бутылкой абсента, который решили тоже вылить в кувшин и выпить. Абсент выпили, и Клод хотел продолжить свою речь. Но тут некоторым гостям стало казаться, что Клод слишком уж щеголяет своей философией, будто больше ни у кого философии нет. Поэтому гости разобиделись и принялись рассказывать, каждый про свою, отчего получилась полная неразбериха, потому что кто-то был за «Новую мысль», кто-то за оккультизм, кто-то за кришнаитов. И разговора не получалось.

Тут Клод ненадолго исчез и вернулся, облаченный, как греческий танцор, босой и с повязкой на голове, – он собрался начать церемонию погружения праха в прекрасную вазу, достойную ее содержимого. Он пытался призвать гостей к порядку, но все уже давно занялись своими делами, поэтому Клод сказал довольно иронично: «Что ж, если никто не возражает, продолжим похороны».

Оказалось, что гости все еще обижены на Клода, и один из гостей хлебнул для храбрости и заявил: «Меня от тебя просто тошнит!»

От такой наглости все притихли. Но Клод взял себя в руки и сказал: «Что ты имеешь в виду? Как это – тошнит?»

Тут этот гость хлебнул еще и выложил ему все, что он на самом деле думал о покойном. Все, кроме Осмера, потеряли дар речи. Оказалось, что Осмер весь вечер ждал такого поворота событий. И он сказал: «Ты совершенно прав. Он был низкий тип и ничего, кроме презрения, не заслуживает!»

Несколько мгновений Клод просто не верил собственным ушам, а когда наконец обрел дар речи, сказал: «Я это отрицаю!» Вместе с ним это начали отрицать еще несколько человек, и дело приняло опасный оборот.

Но тот, кто заварил всю эту кашу, спросил ехидно: «А как насчет того случая, когда он тебя стукнул щеткой для волос?»

На что Клод ответил: «Это была не щетка для волос, а зеркало. И оно, увы, разбилось».

Но тот не унимался: «A-а, значит, семь лет жди одних несчастий!»

Клоду пришлось признать, что с зеркалом так действительно обращаться нельзя, тем более разбивать его о человека суеверного.

Тут вмешался Осмер и сказал: «А помнишь, как тебе пришлось от него запереться во избежание телесных повреждений? А он еще обложил дверь соломой и поджег?»

А потом еще один подлил масла в огонь и говорит: «А когда он в ресторане Чайлда обзывал тебя последними словами так, что все это слышали?»