Джентльмены

— Bric-à-brac, — повторяла она, кивая в сторону маятника и вазы в стиле югенд. — Bric-à-brac.

Она, несомненно, была хорошо осведомлена в этой сфере. За дверью, вечно открытой, Мод нашла нечто интересное: старинную трость с цепью, на конце которой красовался покрытый шипами шар. Это был фамильный герб рода Моргоншерна — «утренняя звезда» — что-то вроде рыцарской палицы. Я не мог понять, почему Генри ни разу не похвастался передо мной этим сокровищем.

Мод ходила из комнаты в комнату, раздвигала шторы и впускала солнечный свет. Солнечные лучи играли в стеклах шкафов с ост-индским фарфором, озаряли темное дерево мебели, отражались в навощенном паркете, и я нехотя признавал, что квартира стала красивее.

Вскоре мы оказались в библиотеке, омерзительно пропахшей потом, табаком и кофе. Мод прошла мимо стола, на котором возлежал мой великий труд, и раздвинула тяжелые, бордовые, прокуренные шторы. Свет ворвался в комнату, озарив множество драгоценных томов, и Мод открыла окно, чтобы избавиться от затхлости. По комнате пробежался легкий ветерок, от которого слегка задрожали все шестьсот листов на столе.

— Это новая книга? — спросила Мод, глядя на кипу бумаг.

— Я не знаю, что это такое, — ответил я. — Work in progress,[79] можно сказать.

— Я читала все твои книги, — сказала Мод.

— Не может быть!!!

— Генри столько о тебе рассказывал. Мне, конечно, стало интересно. Мне все понравились. Но последняя — больше всех, она самая зрелая., а это? Что это?

— Не скажу, — ответил я. — Не сейчас.

Не спрашивая разрешения, Мод принялась без стеснения перебирать бумаги. Я не стал ей мешать — пусть сама увидит, что это такое. Достаточно было прочитать пару строк там и здесь, чтобы понять, о чем идет речь.

— Ты тоже там есть, — сказал я. — Некоторым образом.

Мод улыбнулась — от тщеславного удовольствия быть литературной героиней или от неуверенности и страха. Она попросила сигарету, и я протянул ей одну из последних «Кэмел» без фильтра.

— Хочешь выпить? — спросил я. — Может быть, джимлет? Я вчера нашел бутылку «Джилбиз» под бильярдным столом.

— Нет, спасибо, — отказалась она. Филип Марло не был ее типом. — Ты столько всего не знаешь, — продолжила она. — И никогда не узнаешь.

— И не хочу знать, — ответил я.

Мод стояла спиной ко мне, положив бумаги на стол, и смотрела в окно. Курила она быстро, но сигарету затушила на середине, и тогда я услышал, что она плачет. Ткнув окурок в разинутую пасть сатира, Мод достала носовой платок и высморкалась. Затем она достала из сумки зеркальце и подправила макияж возле глаз. Я не знал, куда деваться. Я ненавидел ее, а утешать того, кого ненавидишь, сложно. Да и нечем мне было ее утешить.

— Пожалуй, я все-таки выпью, — сказал я и пошел в бильярдную за той неудачно спрятанной бутылкой. На кухне я взял стакан, лаймовый сок «Рози» и пару кубиков льда. Пятьдесят на пятьдесят. Наливая, я заметил, что у меня дрожат руки. Вышло шестьдесят на сорок в пользу «Джилбиз».

Мод пришла и встала в проеме кухонной двери, кусая нижнюю губу.

— У меня нет даже… даже снимка, фотографии на память о… Генри, — всхлипывала она.

— Я могу подарить, — сказал я, сделав глоток джимлета. Вкус получился отличный. — У меня в комнате на стене висит.

Мод безотрывно смотрела на меня полными слез глазами, и я отлично понимал Генри Моргана и Вильгельма Стернера, которые были готовы на все ради нее. Она была так безумно красива, что смотреть на нее было больно. И страшно.

Я отправился в свою комнату. Мод последовала за мной, как ребенок, который боится одиночества. От аромата пачулей у меня дрожали колени. Половину джимлета я расплескал по дороге.

Среди гравюр по мотивам трагедий Шекспира я развесил фотографии родственников и друзей, среди которых были Генри, Лео и я сам: снимок, сделанный на Хурнсгатан несколько месяцев назад. Мы обнимали друг друга за плечи, как три мушкетера в поисках приключений, три джентльмена, знающих толк в жизни. Видно, это был хороший день, один из немногих.

Я снял фотографию, уронив булавки на пол, и протянул ее Мод.

— Вот, — сказал я. — Оставь себе на память.

Мод села на кровать Геринга и принялась с довольным видом рассматривать снимок. Нечто похожее на улыбку смягчило ее черты, и я возблагодарил Бога за то, что он не сделал меня художником, иначе мне пришлось бы посвятить остаток жизни попыткам запечатлеть это лицо.

— Он скоро появится в кино, кстати, — сказал я. — Он же был киношником.

— Да, был, — Мод снова улыбнулась. — Киношником. — В ее словах не было иронии. Это был неподходящий момент для язвительности и сарказма.

Я рассеянно подумал, что до сих пор не знаю, почему кровать со спинкой из орехового дерева называется старой кроватью Геринга. Еще одна история, которую Генри утаил.

— Странно, — сказал я. — Кровать, на которой ты сидишь, называется старой кроватью Геринга, а я до сих пор не знаю почему.

Мод прервала созерцание снимка «трех мушкетеров» и посмотрела на меня с недоумением.