Джентльмены

Когда Грета вернулась домой из Коммунальной швейной мастерской на площади Мариаторгет и обнаружила Генри у кухонного стола, заваленного останками того, что некогда напоминало голландский радиоприемник «Филипс», она, разумеется, страшно разозлилась. Отругав Генри по полной программе, Грета бросилась к Лео, который лежал на кровати, еле живой от рыданий. Зрелище едва не лишило Грету рассудка. Генри пообещал тут же собрать радио: ведь на самом деле он лишь хотел его отрегулировать, чтобы звучание стало лучше. Хорошим приемникам всегда нужен сервис. Но было ясно, что инженер давно сбился. Уже настало время ложиться спать, когда Генри — неудачливый радиомеханик, не успев даже поужинать, поместил, наконец, все детали в ящик и воткнул вилку в розетку. Приемник даже не загудел. Починка аппарата обошлась в сто с лишним крон.

Внушительный гербарий, в котором юный Лео Морган так аккуратно и красиво распределял растения по семействам, родам и видам — благодаря удобной классификационной таблице его не смущали даже самые редкие экземпляры, — со временем обогатился настоящим бриллиантом, сияние которого только усилилось от многодневного «высушивания» в прессе. Это был Стормёнский колокольчик, гордость Стормён, совершенно особый вид большого колокольчика, Campanula persicifolia. Это был король лугов, владыка-исполин, возвышавшийся над кретинами, пресмыкающимися в пыльных зарослях. И яркостью цвета, и ростом Campanula persicifolia намного превосходил своих подданных. Это растение достигало высоты полутора метров, а цвет не уступал густой небесной синеве. Жители Стормён испокон веков знали, что именно в этом виде колокольчика есть нечто особенное, что он любит именно эти места, эти влажные луга. Цветок был послан им в утешение: небесно-синий Стормёнский колокольчик мог чудесным образом звонить, предупреждая о злых ветрах, непогоде и опасности. Настоящие старожилы говорили, что слышат звон колокольчика всякий раз перед бурей. Самым удивительным образом предвестие оказывалось верным. Рассказы об необычайных свойствах большого колокольчика были не просто деревенскими байками. Все подтвердилось, когда известный в девятнадцатом веке ботаник Хэгдаль совершил большое путешествие по шведскому побережью, чтобы собрать сведения для своего главного труда «Флора берегов королевства Шведского», и не смог обойти вниманием чудо Стормёнской растительности. «…Обдуваемый многими ветрами, но тем не менее плодородный остров на самом востоке стокгольмских шхер, где климат очень благоприятен для Campanula persicifolia, который в этих местах имеет вид прекрасный и величественный, произрастая на слегка заболоченных лугах в центре острова, расположенного в большой ложбине, по виду напоминающей лохань, что защищает растительность от ветра, губящего флору шхер…» Лео Морган, разумеется, слышал предание о Стормёнском колокольчике, и вдохновенное описание Хэгдаля тоже произвело на него впечатление. И наконец он впервые, содрогаясь от содеянного, срезал одно из этих священных растений; оно было почти с него ростом. Лео сдержанно попросил прощения: он хотел даровать растению вечную красоту в своем гербарии. Разумеется, на лугах Стормён росли и другие прекрасные цветы. Среди любимцев Лео были смолевка и душица, голубая незабудка и луговая фиалка, желтый солнцецвет, лядвенец рогатый и, конечно же, ярко-красный, заманчиво прекрасный и смертельно опасный мак. Все экземпляры были роскошны, тщательно собраны в пору ярчайшего цветения, любовно высушены и трепетно классифицированы по Линнеевой и Дарвиновой системе. Жители округи приходили взглянуть на впечатляющий труд, в который была занесена вся флора Стормён — от простейшей прибрежной травы до величественного Стормёнского колокольчика с благословенных лугов, засушенного руками Лео и сияющего первозданной красотой. Из уст в уста переходили слова о едва ли не колдовских способностях этого удивительного Лео Моргана.

Книга «Гербарий» также воспевает жизнь на Стормён, лето детства в прибрежном раю. Не будем слишком распространяться о Стормён, этом каменном островке Балтийского моря, расположенном в почти равнобедренном треугольнике, который образуют Рёдлёга, Бьёркшерская шхера и Шведские острова. Возможно, здесь следовало бы сделать замечание чисто антропологического характера о том, что остров — до наступления насыщенного событиями девятнадцатого века — служил лишь местом ночлега для рыбаков, проживавших в глубине архипелага и отправлявшихся на восток в пору охоты на китов. Затем остров населили семьи, численность которых в начале этого века достигла максимума, чтобы в наши дни вновь сократиться до предполагаемого изначального количества человек, а именно семнадцати.