Джерри-островитянин. Майкл, брат Джерри

Второй случай, случай с Сент-Элиасом, был более труден и обернулся не в пользу Мулькачи. Мулькачи сорвался, правда, все в один голос утверждали, что неудача была неизбежна. Сент-Элиас, чудовищный медведь с Аляски, был добродушен, весел и по-своему не лишен юмора. Но он был своеволен, и его упрямство соответствовало его размерам. Его можно было убедить выполнить какой-нибудь трюк; одного он не терпел — принуждения. Но в цирке и на сцене, где номера должны исполняться в назначенный час, нет места убеждению. Животное должно исполнить свой номер, и исполнить его быстро. Публика не потерпит задержки и не станет ждать, пока дрессировщик убедит строптивое или расшалившееся животное исполнить оплаченный ею трюк.

Итак, Сент-Элиасу насильно навязали первый урок. Но этот урок оказался последним, и Сент-Элиасу никогда не пришлось выйти из своей клетки на арену для дрессировки.

Захватив петлями лапы Сент-Элиаса, помощники протащили их между прутьями решетки, а голову тугой петлей притянули к прутьям. Затем приступили к «маникюру». Его громадные когти были вырезаны вместе с мясом. Этим занимались помощники, стоявшие снаружи клетки. Затем Мулькачи, бывший внутри, проткнул ему ноздрю. Эта операция не так проста, как кажется с первого взгляда. Отверстие пришлось просверлить. Просунув инструмент в громадную ноздрю, Мулькачи вырезал кружок живого мяса. Мулькачи знал, как управляться с медведями. Чтобы заставить медведя повиноваться, надо ухватиться за какое-нибудь чувствительное место. Уши, нос и глаза — самые чувствительные места, но глаза исключаются, и человеку приходится завладеть ушами или носом зверя.

Через прорезанное отверстие Мулькачи немедленно продел металлическое кольцо и привязал к нему длинную веревку. Теперь в продолжение всей жизни Сент-Элиас всегда будет покорен человеку, потянувшему за эту веревку. Его судьба предопределена, и вся жизнь заранее рассчитана. Он навсегда, до конца своих дней, до самого последнего вздоха будет пленником и рабом этой веревки и кольца в носу.

Петли были сняты, и Сент-Элиас, в пределах своей клетки, очутился на свободе и мог ознакомиться с продетым в его нос кольцом. Встав на задние лапы, он рыча принялся ощупывать передними лапами нос. Дотронуться до носа было трудно. Боль жгла огнем. Но он рвал свою ноздрю, словно его ужалила пчела во время экспедиции за медом. Он вырвал мешавший ему предмет, прорвав всю ноздрю, превратив круглое отверстие в зияющую рану.

Мулькачи выругался. «Тут сам черт себе ногу сломит», — сказал он. Снова на лапы медведя были наброшены петли. Снова беспомощного Сент-Элиаса подтянули к прутьям решетки и снова прорезали ему отверстие в носу. На этот раз операции подверглась другая ноздря. И черт сломил себе ногу. Как и в первый раз, Сент-Элиас, освободившись от пут, вырвал кольцо, прорвав и вторую ноздрю.

Мулькачи был взбешен. «Будь же благоразумен», — укорял он медведя. Очевидно, по его мнению, благоразумие состояло в прободении хряща носовой перегородки — таким образом кольцо проходило через обе ноздри. Но Сент-Элиас не был благоразумен. В противоположность Бен-Болту он не был так слаб, не имел таких чересчур натянутых нервов, ничего расшатанного, что могло надломиться. Освобожденный от веревки, он вырвал кольцо и с ним полноса. Мулькачи прорезал ему правое ухо. Сент-Элиас прорвал правое ухо, обратив его в клочья. Мулькачи прорезал ему левое ухо. И левое ухо было прорвано тем же манером. Тогда Мулькачи сдался и уступил. Он жаловался:

— Мы побеждены. Мы не можем причинить ему боль.

Позже, когда взгляд Мулькачи падал на сидящего в своей клетке медведя, он неизменно ворчал:

— Самое неблагоразумное животное на свете. Я ничего не мог с ним поделать.

Глава XXXIV

Дело происходило в «Орфеуме», Окленд, Калифорния. Гарлей Кеннан только протянул руку под кресло за шляпой, как жена остановила его:

— Что ты, это ведь не антракт. В программе стоит еще один номер.

— Номер с собаками, — отвечал он, и этим все было сказано; он обычно выходил, пока на сцене выступали дрессированные животные.

Вилла Кеннан мельком заглянула в программу.

— Да, правда, — сказала она и затем прибавила: — Но это поющая собака. Собака-Карузо. Они подчеркивают, что собака будет на сцене одна. Посидим разок, сравним его с нашим Джерри.

— Несчастный пес, из которого вымучивают вой, — проворчал Гарлей.

— Но ведь он один на сцене, — настаивала она. — Да кроме того, если нам будет тяжело на него смотреть, мы всегда успеем выйти. Я выйду с тобой. Но мне хочется послушать, насколько Джерри поет лучше, чем эта собака. Тут в программе сказано, что это тоже ирландский терьер.

Итак, Гарлей Кеннан остался. Вымазанные жженой пробкой комедианты окончили свой номер и три раза выступили на бис. Затем занавес поднялся над совершенно пустой сценой. Ирландский терьер вышел спокойно из-за кулис, спокойно подошел к рампе и поглядел на дирижера. Программа не лгала — он был на сцене один.