Джесс

— Животное! — воскликнула она, и слезы негодования навернулись на ее глазах.

— Ничего, мисси, ничего, — отвечал готтентот, побледнев от злости, — одним ударом больше — вот и все. Я зарублю еще отметку себе на память. — С этими словами он подал ей длинную палку, с которой всегда ходил и на которой находились разной величины отметки. — Пусть его глаза видят лучше, нежели у сокола, пусть он скрывается в траве лучше змеи, но когда-нибудь он еще встретится с Яньи, и Яньи сумеет за себя постоять.

— Что это Фрэнк Мюллер ускакал так неожиданно? — спросил старик племянницу, когда она вернулась на веранду.

— Мы немного с ним повздорили, — коротко отвечала Бесси, не желая посвящать дядю в подробности недавнего разговора.

— В самом деле? Будь осторожна, моя милая, с таким человеком, как Фрэнк Мюллер, ссориться опасно. Я его давно знаю, он очень зол, когда бывает раздражен. Видишь ли, друг мой, можно сойтись и с буром, и с англичанином, но трудно приручить собаку смешанной породы. Последуй моему совету и помирись с Фрэнком Мюллером.

Благоразумный совет этот, однако, не смог убедить Бесси, которая все еще находилась под впечатлением произошедшего разговора.

Глава V Это был сон

Оставив Бесси на веранде, Джон Нил взял ружье и свистом подозвал пойнтера Понтака, затем вскочил на лошадь и отправился на охоту за куропатками. Склоны холмов, окружающих Ваккерструм, покрытые высокой красной травой, изобилуют множеством дичи, и для охотника составляет истинное наслаждение слышать, как при восходе солнца на все голоса заливаются птицы. Выехав за околицу, Джон направился к холму, возвышавшемуся позади дома.

Лошадь осторожно ступала между камнями, а пойнтер Понтак бежал впереди на расстоянии двухсот или трехсот ярдов. Вдруг собака остановилась перед кустом мимозы, словно чем-то пораженная, и Джон поспешил к ней. Понтак стоял точно окаменелый, и лишь временами поворачивал голову, желая убедиться, идет ли хозяин. Джон знал, что это означает. Умный пес всегда трижды поворачивал голову, и если затем не слышал выстрела, бросался вперед и разгонял дичь. От этого правила он не отступал никогда, так как выдержка его также имела предел. На этот раз Джон, однако, прибыл раньше, нежели истощилось собачье терпение, и полный счастливого ожидания стал медленно подбираться к кусту, держа в руке ружье со взведенными курками. Собака бросилась на добычу с пеной у рта и выражением крайнего остервенения в глазах. Она была уже подле мимозы и наполовину скрыта в красной траве. Дичь не вылетала. Вдруг что-то зашумело в траве, и масса перьев тяжело поднялась в воздух. Это оказался выводок по крайней мере из двенадцати пар, ютившихся друг подле друга недалеко от брошенного колеса. Джон выстрелил, но слишком рано — и промахнулся. Затем последовал вторичный выстрел с таким же успехом. Здесь мы опустим завесу, чтобы не быть свидетелями последовавшей за сим немой сцены. Достаточно сказать, что Джон и Понтак глядели друг на друга с чувством презрения.

— Это все ты, дурак, — говорил Джон Понтаку, — я думал, ты сумеешь поднять выводок, а ты только напрасно меня поторопил.

— Как же, — казалось, отвечал Понтак, — нечего вину сваливать на меня, когда не умеешь стрелять. И к чему мне было делать стойку? Есть от чего собаке прийти в отчаяние!

Выводок, или, лучше сказать, собрание старых птиц, ибо этот род куропаток собирается вместе незадолго до периода высиживания, рассеялся по всем направлениям, и Понтаку стоило большого труда его разыскать. На этот раз Джону удалось подстрелить одну из них — прекрасный экземпляр куропатки с желтыми лапами — и промахнуться по другой. Понтак вновь сделал стойку, и Джон снова подстрелил пару. Продолжение охоты оказалось несравненно удачнее начала.