«Боже, сколько людей на этом свете, и нет двух совершенно одинаковых… Но как порою бывают похожи человеческие судьбы!» – подумал Гена. И, наверное, было провидением свыше, что Игорь обратился именно к нему, пережившему нечто похожее и знающему как никто другой, насколько ему сейчас трудно.
– Игорь, я знаю историю одного человека, которую он рассказал мне здесь же, в больнице. Он тоже был болен, но женился на девушке, которую любил. У них родилась дочь, и они были вполне счастливы. Потом его болезнь осложнилась, начались проблемы, и он ушёл из дома, считая, что мешает жить самым близким ему людям. Но это было лишь его предположение, предположение человека, постоянно живущего с мыслью о своей никчемности; на самом же деле никто не знает, что было в сердце его жены. У меня в то время тоже была девушка, и я спросил у него совета, как мне поступить. Знаешь, он сказал, что если бы вернуть всё назад и у него вновь оказался выбор, он бы всё равно женился. Потому, что был счастлив и помнит каждый день совместной жизни. Но я тогда решил иначе, и расстался со своей девушкой, которую любил ничуть не меньше, чем, наверное, ты любишь свою… И вскоре понял, что потерял самое дорогое, за что нужно было бороться. Тебе же могу сказать лишь одно – есть любовь Игорь, и в неё надо верить! Точно так же, как нужно верить и в женскую верность. Вот этого я тебе и желаю – любви и доверия.
Витиевато струилась вверх сизая прядь дыма от сигареты в руках Игоря. Казалось, совсем забыв о ней, он был всецело поглощен рассказом Гены. Вечером, перед самым больничным отбоем, Гена взглянул на него и заметил если не разительную, то, по крайней мере, большую перемену. На бледных щеках Игоря появился румянец, потускневший взгляд, светился жизненной силой. Было похоже, что даже походка его изменилась – стала тверже, уверенней. Наверное, так меняет человека сильное решение, которое он только что принял.
Выписавшись из больницы, Гена пошел на завод – восстанавливаться на работу. Хотел как и прежде – в экспериментальный, токарем, но свободных мест не было, и начальник отдела кадров – женщина предпенсионного возраста с пышной химической завивкой обесцвеченных волос – предложила ему идти в бригаду связистов, монтером. Гена подумал и согласился, да и Михаил Иванович поддержал его решение. В бригаде кроме него были еще два монтера, оператор и техник связи – молодой парень, недавно окончивший техникум. Большой, с несколькими огромными цехами и бесчисленным количеством участков завод представлял собой единый, мощный, производственный механизм, связанный между собой телефонной, громкоговорящей и селекторной связью. Работы у бригады хватало – что ни день, что-нибудь да выходило из строя. Особенно досаждали телефонная и громкоговорящая связь, установленные чуть ли не со дня пуска предприятия и технически уже давно устаревшие. Проблема заключалась ещё и в том, что схемы проводок были безвозвратно утеряны. И, лишь визуально зная места, где они проходят, много времени тратили, чтобы обнаружить повреждение; иногда даже больше, чем само его устранение. Хлопот не доставляла лишь селекторная связь импортного производства, установленная не так давно, с которой было всё как надо: технические паспорта, схемы проводок, куча запчастей и тому подобное. И даже если она и выходила из строя, что случалось крайне редко, восстановить её не составляло особого труда. Гена, свободно читая схемы, мог и сам, не прибегая к помощи техника, быстро устранить неисправность. Поработав месяц, Гена предложил технику, который в их бригаде был и за мастера, и за бригадира, восстановить утерянные схемы. Три недели, зачастую оставаясь и после смены, метр за метром бригада изучала направление проводок и места разветвлений, заодно меняя изветшавшие провода. И по завершению этого кропотливого труда связисты имели в своем распоряжении карту-схему, где красным были отмечены места, нуждающиеся в плановом ремонте. После такой детальной ревизии аварийных работ заметно поубавилось, зато прибавилось плановых, но это было уже лучше, нежели идти невесть куда и ремонтировать неведомо что.