Мальчик был снят на руках у матери. Рядом, положив ей руку на плечо и немного выдвинувшись вперед, стоял Саит-бей, похожий здесь скорее не на мужа, а на старшего брата, опекающего сестру Следующая фотография, по всей видимости, была сделана в студии. На лицах супругов застыли улыбки, по которым невозможно было понять, на самом ли деле они счастливы или только делают вид, потому что так положено, когда фотографируешься. Мальчик на руках у мамы, казалось, готов вот-вот расплакаться.
Омер, сообразив, что надо бы что-нибудь сказать, проговорил:
— Какой милый ребенок!
— Все так говорят! — с гордостью ответила Атийе-ханым, взяла у Омера фотографии и сама начала, улыбаясь, их разглядывать. Присоединился к жене и Саит-бей. Вид у супругов был такой, будто они пытались высмотреть, что же именно заставило Омера назвать их сына «милым».
«Зачем я возвращаюсь в Стамбул? — размышлял Омер. — Жениться, завести ребенка, жить счастливой семейной жизнью, зарабатывать деньги? Ради этого?» Поезд еще не пересек границу, а он словно бы уже почуял запах печали и маленьких семейных радостей. Внезапно он одним залпом осушил свой бокал.
— Пожалуй, я еще выпью.
— Правильно, нужно выпить, — поддержал его Саит-бей и улыбнулся. — Вы совсем еще молоды — если сейчас не пить, то когда же?
Вот он сидит — отец семейства, возвращающийся из поездки по Европе. Гордится своей молодой женой, со счастливой улыбкой разглядывает фотографии сына. Занимается импортом… Иногда вспоминает, что он сын паши, и расстраивается. «Нет, у меня все будет по-другому, — говорил себе Омер. — Совсем по-другому! Я преодолею эти искушения. Я буду хозяином своей жизни!»
— Саит, ты начал говорить о Европе, — нарушила затянувшееся молчание Гюлер.
— И правда, — отозвался Саит-бей. — О Европе и о нас… Я ведь рассказывал вам о моем покойном отце, паше? Так вот, он вместе с моей матерью сосватал Ниган-ханым за того самого Джевдет-бея, с сыном которого вы знакомы. Свадьба тоже была в нашем особняке. Мы потом этот особняк капитально перестроили, привели в соответствие с требованиями времени.
— Интересно, какими мы будем через двадцать лет, через тридцать? — вздохнула Атийе-ханым, глядя на Омера.
«Они ждут, что я буду их занимать, рассказывать что-нибудь интересное», — подумал Омер и решил довериться покачиванию вагона и вину.
— Возьмем еще бутылочку?
— Конечно, возьмем! — согласился Саит-бей, ласково и немного задумчиво глядя на вступающего в жизнь молодого человека, — должно быть, вспоминал свою собственную молодость и ушедшие безвозвратно годы.
Официант принес новую бутылку.
Омер вспоминал те времена, когда он много пил. Начал после смерти отца, а когда умерла мать, пристрастился к выпивке по-настоящему. Он тогда учился в Стамбульском инженерном училище. Часто бывало, пил всю ночь напролет, шатаясь по увеселительным заведениям Бейоглу, и приходил на лекции в стельку пьяным. В Англии временами тоже начинал прикладываться к бутылке. Окончив инженерное училище, он решил, что неплохо было бы повидать Европу. Друзья говорили ему то же самое: «Деньги у тебя есть, время есть, здесь тебя ничто не держит — зачем тебе копаться в этой мусорной куче? Езжай, посмотри, как люди живут, путешествуй, развлекайся, заодно чему-нибудь и научишься!» Живя в Англии, Омер следовал этим советам. Потом влюбился в девушку-англичанку, стал подумывать о том, чтобы жениться и осесть за границей… Глядя на принесенную официантом бутылку, он думал: «Вот и у нас теперь кое-чему научились!» Одно время он начал жалеть, что приходится возвращаться в Турцию — снова рыться в старой мусорной куче, но сейчас был рад, что все так повернулось. «Хоть мусорная куча, да своя. Все здесь по моей мерке», В Европе, впрочем, Омер давно уже освоился. «Возможно, это немного по-детски, но я боялся там жить, — думал он, глядя на бутылочную этикетку. — Небо Англии казалось мне свинцовым. В Турции все по-другому, по-новому. По мне».
— Э, как вы, сударь, однако, быстро пьете! Я за вами не поспеваю! — перебил ход его мыслей Саит-бей.
— И правда, что это я? — смутившись, ответил Омер. — Мне это вино вдруг так понравилось!
— Но вы, когда пьете, становитесь грустным и всё молчите, — сказала Атийе-ханым. — Ну-ка, скажите, о чем вы сейчас думаете? Только сразу!
Саит-бей бросил на жену укоризненный взгляд: ну что ты, мол, пристала к мальчику! — и улыбнулся Омеру, пытаясь сделать вид, что ему вовсе не интересен ответ и Омер, если хочет, может держать свои мысли при себе. Но вслух сказал другое:
— И правда, о чем это думаете?
— О себе, — ответил Омер.
— А-а-а! — протянула Атийе-ханым и вскинула голову: — И что же вы о себе думаете?
— Я многое хочу сделать. И думаю, у меня получится.
— Конечно, конечно, — сказал Саит-бей. — Молодость!
— Нет, я не про то! Я другое имею в виду. Я думаю, что мне нужно многое сделать, но… но совсем не то, что делают другие! — Омер почувствовал, как загорелись у него щеки.
— Я как будто вас понимаю, — сказал Саит-бей.
— Это очень трудно объяснить…