Джевдет-бей и сыновья

Джемиле-ханым рассказывала группке своих знакомых историю о том, как младенец Омер испачкал ей платье. Когда история подошла к концу, тетя снова изобразила руками, как прижимала к себе Омера, чтобы скрыть пятно, и захихикала. Слушатели, улыбаясь и покачивая головами, посмотрели на Омера.

— Как мы тогда радовались, что рядом с Туннелем открылся ресторан, куда нам, женщинам, можно было ходить! — сказала, отсмеявшись, Джемиле-ханым.

— Был еще один знаменитый клуб, но чтобы туда пойти, нужно было набраться храбрости, — вспомнила Маджиде-ханым.

— Я однажды набралась, — улыбнулась Джемиле-ханым. — Но потом мне было так совестно, что дома я расплакалась. Меня там видел Мухтар!

Мухтар-бей зевнул и посмотрел на Омера.

— Что же ты никак не присядешь? — спросил он и вдруг кое-что вспомнил: — О реформах все того же мнения?

— Мухтар, ну сегодня-то хоть оставь его в покое! — попросила Джемиле-ханым.

— А что я такого сказал? — удивился Мухтар-бей.

Омер улыбнулся, желая показать, что сегодня его никто и ничто не беспокоит, и вернулся к Назлы и ее подружкам.

В это время на граммофон поставили пластинку с песней на немецком языке. На секунду все замолчали, а потом заговорили снова. Одна из девушек, оказавшаяся подругой детства Назлы, начала делиться смешным воспоминанием. В тех местах, где нужно было смеяться, она останавливалась и смотрела на подружек; время от времени бросала взгляд и на Омера. Другие девушки тоже на него поглядывали. Взгляды их говорили: «Понимаешь ли ты, что мы давным-давно дружим с этой девушкой, которая так тебе нравится, с которой ты обручился и на которой женишься? Она сейчас всем интересна, все ею восхищаются, но мы не хуже!» Прислушиваясь к разговору, Омер гладил кошку, сидевшую у него на коленях, и чувствовал себя королем. Когда закончившуюся песню завели второй раз, он улыбнулся, передал кошку Назлы и встал, даже не пытаясь скрыть, что общество девушек ему наскучило. Сегодня он чувствовал себя настолько беспечным, что о таких пустяках можно было не задумываться.

Омер стал осматривать гостиную, ища, к кому бы подойти. «Я словно избалованный ребенок, думающий, что бы вкусненького съесть», — усмехнулся он про себя. Такой уж был сегодня день. «Подойду-ка я к Рефику с Мухиттином. О чем, интересно, они говорят? У Мухиттина, как всегда, такое грозное выражение на лице!»

— Какой вы, Омер-бей, красивый и элегантный! — послышался рядом чей-то голос. Омер не знал этого пожилого человека — должно быть, кто-то из родственников Назлы. Он холодно улыбнулся и подошел к друзьям.

— Что сказал тебе тот старикан? — поинтересовался Мухиттин.

— Что я, дескать, сегодня очень красивый и элегантный.

— Так оно и есть! — улыбнулся Рефик.

— Ты всем очень нравишься, — добавил Мухиттин.

— Правда?

— А ты что думаешь? Забыл, что ли, кто у нас Растиньяк?

— Действительно забыл! — рассмеялся Омер.

— Не забывай… Ты, помнится, говорил, что презираешь обыденную жизнь.

— Мухиттин сегодня ужас какой раздражительный, — сказал Рефик. — И с чего, спрашивается? Расслабься немного. Ну, праздник, ну, веселье — что тут такого? Вечером поедем к нам, ладно?

— И что будем там делать?

— Он хочет поставить самовар, — улыбнулся Мухиттин. — Порыться в воспоминаниях, погрустить, посмеяться.

— Ну ладно, уговорил, — сказал Омер. — Поставим самовар, посидим, поболтаем.

Его взгляд упал на Назлы, и он заволновался. «Я помолвлен!» Он растерянно посмотрел на обручальное кольцо, как будто только что его заметил.

— Теперь у тебя начинается самое ответственное время! — сказал, подойдя к Омеру, один из родственников Назлы, недавно женившийся. — Период между помолвкой и свадьбой — самый важный!

— Да, конечно! — кивнул Омер и обратился к Джемиле-ханым, дающей указания, как рассаживаться: — А мне что же — садиться во главе стола?

— Сегодня, сынок, все хотят на тебя смотреть! — улыбнулась та.

Вечно чем-то недовольная горничная внесла и поставила на стол огромное блюдо, похожее на поднос. Кто-то из гостей издал нечто вроде восторженного возгласа, прозвучавшего, правда, несколько фальшиво. Все заулыбались. Пока накладывали еду на тарелки, хозяйка дома начала жаловаться на то, что не удалось приготовить все так, как она хотела: и то не так, и это не этак. Гости же в ответ принялись уверять, что и еда, и все, что есть на столе, и вообще все — замечательно, лучше и быть не могло.