Читаем Джихад. Экспансия и закат исламизма полностью

К внешним факторам, благоприятно сказавшимся на успехах талибов, к которым в первую очередь следует отнести материальную и военную помощь, добавились также и внутренние: население страны было измождено бесконечной войной, устало от вечной нехватки предметов первой необходимости, голода, коррупции, атмосферы страха и неуверенности в будущем дне. Жизнь еще более ухудшилась после падения Кабула и перехода его в 1992 году под власть моджахедов. Страна оказалась ввергнута в анархию; началась война между разными фракциями: каждая группировка забрасывала кварталы и резиденции своих противников бомбами и ракетами. Но бывали и исключения: в пуштунской зоне талибы заняли многие населенные пункты без единого выстрела. Это объяснялось высоким духовным авторитетом талибов; слава об их моральной чистоте неслась впереди их боевых порядков. Более того, сельское население, придерживавшееся старинных племенных обычаев и нравов, схожих с племенным кодексом пуштунвали,не было шокировано их ультраригори-стичной концепцией социальных отношений и взглядов на роль и место женщины в обществе. Зато защитники Кабула оказали отрядам бывших студентов ожесточенное сопротивление: первый штурм прошел неудачно, лишь только в сентябре 1996 года им удалось овладеть столицей страны. Яростный отпор встретили талибы и в районах компактного проживания шиитского населения на западе страны, где они учинили самую настоящую бойню «неверных», в частности в Мазари-Шарифе в 1998 году. Но это было неизбежным следствием религиозного рвения, заставлявшего атакующих вставать на джихад и жертвовать собой в уверенности, что они станут мучениками, шуха-да,перед которыми откроются врата рая.

С тех пор как талибы овладели Кабулом, в столице, лежавшей в руинах после столкновений между моджахедами в период с 1992 по 1996 год, воцарилось спокойствие. Но новые хозяева принесли с собой и новый жизненный порядок. Жизненные устои деобанди, усвоенные ими в родных медресе, были спроектированы уже на все общество, [233]а не только на замкнутое пространство учеников-послушников. В самом деле, эти деревенские жители, говорившие на пушту, воспринимали население Кабула, изъяснявшееся в основном на дари и привыкшее с 50-х годов к современной городской жизни, как распущенную толпу, которую необходимо было перевоспитать, чтобы смог восторжествовать шариат. Отныне горожанки не могли появляться на улицах города без чадры. Так как им было запрещено работать, то многие из них, потерявшие своих мужей и лишившиеся поддержки семьи, попрошайничали на улицах в окружении стаек детей. [234]Входы в пустовавшие министерства, чиновники которых были отправлены в лагеря по религиозному перевоспитанию, дворы домов заросли бурьяном. Деобандской культуре была чужда общественная жизнь: традиционно она была приспособлена к организации общины в скрупулезном выполнении предписаний догмы и не заботилась о государстве, которое со времен британского завоевания Индии в 1857 году считалось безбожным. В Кабуле талибы, став хозяевами афганских учреждений, лишили их прежнего содержания, заменив его тремя функциями — поддержание морали, торговля и война. Мораль, то есть строгое подчинение всех нормам деобанди, претворялась в жизнь силами «Организации по повелению благого и запрещению дурного» (это название переводится на английский язык как vicevirtue police— полиция нравов). Она носила то же название, что и аналогичный корпус в Саудовской Аравии, состоявший из знаменитых мутавиа [235]— бородатых молодцев, вооруженных дубинками и призванных осуществлять бдительный контроль за строгим соблюдением часов молитвы, за ношением женщинами платка и за соблюдением ваххабитских норм поведения в целом. В Афганистане понятие преследуемого зла было более емким. Например, безбородые мужчины или обладатели слишком короткой бороды подвергались публичной порке; телевизоры, видеомагнитофоны, светская музыка находились под запретом, то есть делалось всё, чтобы воссоздать окружение и ментальную атмосферу медресе. Непременным атрибутом постов дорожной инспекции стал шест, вокруг которого, словно военный трофей, были обмотаны магнитные ленты аудиокассет, изъятых из автомобилей. Но не всякий спектакль оказывался под запретом, тем более если он был поучителен. По пятницам столичный стадион, построенный в свое время Советским Союзом в знак проявления пролетарского интернационализма, наполнялся толпами народа: публика развлекалась зрелищем порки уличенных в пьянстве, отсечения рук ворам и казни преступников членами семьи жертвы, которым по такому случаю вручали автомат. Государство само не карало нарушителей, поскольку наличие провинившихся перед законом — это признак слабости государственной власти. Оно вверяло исполнение наказания моральному сообществу верующих под одобрение вчерашних селян, наводнивших столицу в 1996 году и «пуштунизировав-ших» ее в ущерб средним слоям, получившим образование на персидском языке и не сумевшим вовремя бежать.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже