Рассевшись и прикинув секторы стрельбы, будущие участники автопробега, не сговариваясь, вылезли, принявшись за наведение порядка. Битье триплексов оказалось нелегкой задачей. Японское стекло крошилось и гнулось, не желая сдаваться, в конце концов уступив японской же матери и отечественному упорству. Стоп-сигналы сопротивления не оказали.
Без стекол «Прадо» выглядел забавно.
Мы повторно разместились в салоне. Совсем другое дело! Обзор и обстрел достигли абсолюта. Амбразура на месте лобового стекла так и манила пальнуть. Пробное включение зажигания, вызвавшее тихий рокот движка, не глушило тихий разговор у машины и хруст осколков под задницей.
Пара ярославцев, разместившись сзади, стиснула меж собой сопевший предмет особой заботы в арафатке. Еще один уроженец Верхней Волги, наконец снявший золотой обвес, уселся на место переднего пассажира, пристроив между ног автомат и трубу РПГ. В ходе короткого спора с буйными ярославскими хлопцами мне удалось убедить их вынуть из ствола почти взведенную гранату – пальба из салона обещала быть фатальной. В качестве утешительного приза пришлось загрузить в салон пяток оливковых палок с набалдашниками, с корнем выдрав для этого передний подлокотник. Терминатор, сосватавший их нам, утверждал, что это – осколочные. Не зная арабского и матчасти, пришлось верить на слово. К счастью, танки тут пока не водились.
Хлопнув о чью-то подставленную ладонь, я вполголоса произнес: «Двинули», отпуская тормоз. Качнувшись на «лежачем полицейском», «Тойота» выехала из проезда и, потушив габариты, нырнула в страшноватую темноту.
Могучий движок тащил на холостом ходу, почти не издавая звуков. Шуршание толстых покрышек заглушало тихое урчание мотора. Члены экипажа оживленно вертели головами, вглядываясь и вслушиваясь в экзотический пейзаж. Электричество отключили не везде. Кое-где темнота нарушалась проблесками света и, как оказалось, даже кипела жизнью – далекие звуки арабских мелодий, иногда – чьи-то вопли. Придерживая руль, я вглядывался и вслушивался в темноту, стараясь не задерживаться глазами на редких огнях, пробивающих густую зелень.
Завидев за деревьями молчаливую, темную громаду первого отеля, я притормозил. Восемь этажей здесь и сейчас казались небоскребом. Похоже, брошенным – ни огонька, ни звука. Кажется, появился повод для гордости. Отселение беспокойных соседей означало – у нас появилась репутация. Дорога выглядела обманчиво пустой и безобидной. Черный асфальт, звездное небо и мягкие очертания деревьев обрисовывали четыре плоскости темного коридора, уходящего в бесконечность. Три горевших фонаря бросали косые отблески на дорогу, делая ее полосатой.
– Ну что – помолившись, напрямую? Или ищем окольную тропу?
Кэп воспринял призыв к молитве чересчур буквально:
– Сейчас нельзя умирать!
Правильная мысль и правильный товарищ – сперва дело. Развлечения подождут. Мало ли кому придет в голову сдохнуть? Спаси семью, потом займешься глупостями. Ярославская братва одобрила восточный взгляд на обязательства.
– Не ссы, пацан. Димка шутит. – Сидевший слева по имени Иван оглушительно хлопнул лодочника по плечу.
– Тише! Не в кабаке, – одернул соотечественника Саныч. Обернувшись, он вкрадчиво поинтересовался: – Слышь, морячок. Ты же местный. Наверняка все проезды к порту знаешь.
Кэп кивнул.
– Тогда расскажи, как тут огородами просочиться.
Капитан подался вперед, вглядываясь в пейзаж за капотом.
– До самого порта тут не проехать, но можно срезать часть пути. Поворот – метров через двести, где рынок.
– Знаю, – подбодрил Саныч. – Моя там тарилась.
«Крузер» возобновил движение. Показалась небольшая темная площадка рынка. Почти напротив нее, за деревьями, виднелся еще один отель. Этот был не брошен – заунывный арабский музончик шел именно оттуда. Я сбавил и без того невеликую скорость, вглядываясь в пустую площадь и темный поворот к отелю. У поворота кто-то стоял.
– Стоит кто-то, – без выражения проговорил я, продолжая вглядываться в едва видимую фигуру.
– Твою мать, – выругался Саныч.
– Попробуем без стрельбы.
Арабский певец за деревьями взял ноту выше, прикрыв ей шелест покрышек подкатывающего джипа. До привалившегося к дереву часового оставалось метров двадцать. Саныч, наведя ствол, тихонько свистнул. Обернувшегося араба шатнуло – борт «Крузера» был в метре. Из окон в упор смотрели два автоматных ствола и страшные русские рожи. Завопив и уронив автомат, часовой кинулся по дорожке к отелю.
– Не стрелять! – шепотом рявкнул я, сворачивая в противоположную сторону.
От отеля донесся чей-то визгливый голос. Не поддаваясь эмоциям и не трогая газ, я, обливаясь потом, продолжал медленно катить через площадь. Спасением была тишина – чтобы капитально разбудить весь курятник, сейчас было достаточно просто газануть.
Орущий араб? Мало ли какой глюк мог словить укуренный боец, потерявший оружие? Мы успели свернуть в проулок до высыпания на площадку соратников убегшего. Громкие визгливые разборки слышались еще метров сто.
Отдалившись от спорщиков метров на триста, я притормозил.