Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ

Она смотрела на меня пристальным, глубоким взглядом… Казалось, она так взволнована и так жаждет открыть мне свое сердце… А мне так хотелось успокоить ее, уговорить, чтобы она дала мне возможность высказать все за нас обоих. Но я ждал. Она заговорила.

– Думаю, теперь мне надо называть вас Джим. Но это будет нетрудно – ведь Луи уже вас так называет.

Я подумал – да, и ты еще, надеюсь, будешь добавлять к этому имени «дорогой», «любимый» и всякие другие нежные слова, какие говорят друг другу муж и жена.

Она заговорила снова:

– Теперь, когда мы с вами собираемся стать родственниками…

– Что? – Мой мозг отказывался работать.

И в этот момент я увидел его: он тихо вышел из-за угла и, как всякий адвокат, немедленно осознал происходящее. Он подошел к нам, старательно улыбаясь.

– Джим! Представь себе – в моем-то возрасте! Что скажет твоя матушка? – Он взволнованно посмотрел на меня и взял за руку. – Однако – поздравь же меня, Джим! – Он нежно взял руку Грейс и продел себе под локоть. Мы стояли по обе стороны от него; я был потрясен до глубины души, а дядюшка Амброуз понимал это, и ему тоже было больно, несмотря на всю его радость.

Матушка моя, когда я рассказал ей об этом, выглядела раздраженной. Она сказала:

– Нет дурака на свете дурее, чем старый дурак! – И добавила, посмотрев на меня пристальным, полным значения взглядом: – Сорок лет разницы – это слишком широкая пропасть.

За окном, над морем, темнеет: я думаю, дождевая туча наплывает на наши западные края. После той беседы с Грейс и Амброузом я вернулся к себе в каюту и лег ничком на койку. Ничто внутри меня не подсказывало мне, что я должен чувствовать. Кто-то постучал в дверь и вошел, не дождавшись ответа. Это был Луи. Он спросил:

– Джим, можно я приеду и останусь жить в вашем доме? Пока не придется уехать в Шотландию? А это ведь будет через много лет.

Это и есть то благо, которое дает мне наслаждение каждый божий день. Когда-нибудь, я знаю, он должен будет уехать и жить в родовом имении, займет свое место как герцог Бервикский. Но сейчас Луи – мой самый близкий, самый дорогой друг, к тому же меня душевно радует нежная привязанность мальчика к его матери и ее – к нему.

Скоро нам с Луи предстоит поехать в Бристоль, и я знаю, что мой дядюшка и его молодая жена станут часто навещать нас, и я смогу видеться с Грейс, слушать ее и беседовать с ней, и чувства мои останутся неизменными, как бы ни была жестока боль оттого, что Грейс не стала моей.

Я собираюсь построить не только коттедж для Бена, но еще и новый дом – получше и побольше, чтобы радушно принимать таких гостей, чтобы поощрять их почаще навещать нас. А еще я пригласил старшую сестру доктора Ливси стать домашней учительницей Луи, и, при том, что сквайр Трелони не спускает с мальчика глаз, Луи уже выказывает черты великолепного наездника. Гостиница стала столь процветающей, что Черную бухту уже не назовешь уединенной, и наши номера часто бывают переполнены. Вот и сейчас кто-то стоит у двери трактира, и я должен бросить писать.