Джими Хендрикс, история брата

Ни в коем случае не делай этого, — ответил я ему, — Улица не способ жизни.

По–прошествии двух месяцев из положенных трёх лечения, я уговорил моего лечащего врача перевести меня в местечко под названием Дженесиз—Хаус, в реабилитационный центр на Шевиот–Хиллз в Лос–Анжелесе. Но когда через пару недель я решил пройтись и напился, они меня отчислили и, несмотря на то, что от сильнодействующих наркотиков меня почистили, я много раз был на грани, оставалось только переступить черту. Однако я был настроен серьёзно и ни разу не поддался искушению.

Моё будущее представлялось мне невероятно сумеречным, пока я не встретил Жасмин Рогг. Не прошло и пары дней после нашего знакомства, как она привела меня на встречу анонимных алкоголиков Лос–Анжелеса. Там я познакомился с людьми, для которых зависимость уже была вчерашним днём. Они все побывали там же, где и я, и понимали, куда могла бы увести меня такая жизнь.

Мы с Жасмин съехались и никогда не говорили о прошлом. За первый же месяц я полностью освободился и моя душа постепенно стала складываться из обломков. Много раз в предыдущие недели я думал, что это уже никогда со мной не случится. Моё перерождение было столь быстрым, что скорее было похоже на чудо.

За всё время моих попыток выбраться из тьмы, я ни разу не вспомнил о наследии Джими и о делах Experience Hendrix. Просто в мыслях не было места. Но для отца было важно, чтобы мои дети вместе со мной заботились об этом в будущем. Понимая его желание обеспечить будущее своим внукам, я решил, пусть всё есть, как есть, пусть Жени и Бобби, который занял пост президента, этим занимаются. Я был уверен, что ему скоро надоест капаться в эпохе секса, наркотиков и рок–н–ролла, и, более того, он же сам мне говорил, что это может отрицательно сказаться на его положении в Костко. Вы подумаете, что это легкомысленный поступок с моей стороны, и будете правы, но я не придал тогда большого значения его неожиданному появлению.

Но чем большим потоком начинали стекаться деньги в Фонд Джими, тем всё большую активность показывала Жени во всех деловых проявлениях семьи Хендриксов. К сожалению, многие родственники были отвергнуты и в первую очередь, наша тётушка Долорес и наши двоюродные братья и сёстры с маминой стороны. Для них работа в Experience Hendrix уже была бы большим жизненным успехом, но их мечтам не было суждено осуществиться. Джими был бы очень недоволен поведением Жени по отношению к членам маминой семьи. Мы бы ничего не смогли сделать без помощи тётушки Долорес и многих других и теперь, вместо того, чтобы предложить им работу и заплатить по счетам, они были все просто отвергнуты.

Отец всем говорил, что он не компетентен в ведении дел и принятии решений и только ставил свою подпись на бумагах, необходимых, чтобы выиграть процесс против Лео Брантона и вернуть права в семью. И мне было бы интересно узнать, что думает каждый из участников на самом деле, изменилось ли что–либо к лучшему после решения суда? Отец по–прежнему считал себя некомпетентным и ему не с руки ворочать такой махиной, как наследие Джими, но понимает ли он теперь, под чем ставит свою подпись?

Жени переселилась к нему в Скайвей, симпатичное местечко в самом центре треугольника Сиэтл–Таквила–Рентон. Были разговоры о переезде отца в более просторный дом, но это не было его инициативой. Кроме того, миллионный комплекс у озера Вашингтон с малочисленным населением имел свою специальную автостоянку, поэтому отец не мог бы ставить свой грузовик у окон своего дома, и такой вариант его бы не заинтересовал. Перед своим домом в Скайвее он свободно оставлял его прямо перед крыльцом, к чему он привык за свою долгую жизнь. В глубине своего сознания он считал, что всё может измениться в любую минуту, и пока у него есть его грузовик и его инструменты, он всегда сам сможет обеспечить себя, что бы ни произошло.

Здоровье его было уже не таким, как прежде. После операции на сердце в 80–х, состояние отца то менялось к лучшему, то, наоборот, ему становилось хуже.

Жени и Бобби определили его в дорогой санаторий по уходу за престарелыми, расположенный недалеко от центра Сиэтла. Когда мы с Жасмин навестили его там, отец сидел и смотрел телевизор. На столе у кровати лежала стопка дисков, некоторые из них были с моими записями. Но как только он заговорил, то сразу превратился в нашего отца, которого мы знали прежде.

— Эй, парень, иди–ка и переключи программу, — обратился он ко мне.

Затем он повернулся к Жасмин.

— Милочка, не могла бы ты растереть мне ноги, он побаливают, как всегда. Вот так, спасибо.

Но месяцы шли, а состояние отца не улучшалось. У него были застойные явления в сердце и новый клапан, который ему пересадили, был отторгнут. Пришлось даже вшить ему стимулятор сердца. Жени заручилась властью адвоката и не считала нужным держать меня в курсе своих дел. Отец же то находился дома, то его снова отправляли в центр, когда ему требовался специальный уход.