Джимми Хиггинс

Удивительные, невероятные вещи творились в Лисвилле. Даже Джимми, несмотря на всю его ненависть к существующей системе, был потрясен происходящим. Тысячи и тысячи людей стекались в тихий провинциальный городок — люди разных племен и верований, старики и юноши, белые, негры и даже китайцы! Горячка была такая, как в Сан-Франциско в 1849 году: деньги, которые парижские банкиры ссудили русскому правительству и которые русское правительство в свою очередь уплатило старому Греничу, разливались золотым потоком по городу. Спекулянты взвинтили цены на землю, домовладельцы повысили квартирную плату, хозяева гостиниц брали вдвое дороже, и, несмотря на это, номера были до того переполнены, что постояльцы ночевали даже на бильярдных столах! Тому Каллахану, владельцу «буфетерии», пришлось нанять двух подручных и сделать пристройку, а кухню перенести на задний двор.

По ночам приезжие толпами шатались по улицам. Кино-дворец Липокого был постоянно набит битком, обувной магазин «Бон марше» еженедельно объявлял новую распродажу, а двери пивных по нескольку часов кряду хлопали не переставая. И, разумеется, там, где собралось так много мужчин, появились и женщины — целый рой женщин, столь же разноплеменных, как и мужчины. В Лисвилле было десятка два церквей, и до сих пор он заботливо оберегал свою репутацию благопристойного города; но теперь все нравственные преграды рухнули: плотины городской полиции не могли устоять против притока населения, а быть может, и золота, лившегося через Россию из Парижа. Как бы там ни было, на центральной улице города приходилось видеть такие зрелища, что кто угодно мог проникнуться к войне крайним недоверием. Никогда еще не представлялось столь удобного случая для социалистической пропаганды! Эти люди, вырванные с насиженных мест, свободные от религиозных убеждений, от каких бы то ни было старых привычек, собранные со всех концов света в одну беспорядочную толпу, жили как им заблагорассудится и были готовы на все что угодно! Некогда они принимали на веру все, чем пичкали их издатели газет, политики, проповедники; но тогда они занимались обычными, скучными, благопристойными делами и вели тихую, скромную жизнь, лишенную каких бы то ни было приключений. А теперь они изготовляли оружие. Что там ни говорите, а существует известное психическое состояние, связанное с изготовлением оружия. Предприниматель может иметь вид благочестивого человека и рассуждать о законности и порядке, пока его рабочие пропалывают грядки, кроют кровли или чинят дороги; но что может он им сказать, если он занимается производством снарядов — снарядов, которыми будут крошить живых людей?

И вот начали выступать социалисты, анархисты, синдикалисты, профсоюзные деятели! Взгляните на этих хозяев жизни, говорили они, взгляните на цивилизацию, которую они создали! В древнейших центрах мировой культуры десять, а то и все двадцать миллионов наемных рабов уничтожают друг друга — и тут анархист, или социалист, или синдикалист, или профсоюзный деятель подробно описывал кровавые чудовищные деяния, совершаемые этими двадцатью миллионами людей. Ораторы ссылались «а газеты, которые каждый день сообщали все новые и новые подробности: голод и эпидемии, пожары и побоища, ядовитые газы, зажигательные бомбы, торпедирование пассажирских судов. Взгляните, говорили они, на этих благочестивых лицемеров, на этих хозяев жизни с их утонченностью, с их культурой, с их религией! Вот кто ведет вас в западню, вот ради кого вы прикованы к машинам столько томительных, полных тяжкого труда лет!

III