Джимми Хиггинс

Подайте мне мой старый горн, и песню мы споем,
подхватим дружно и споем, чтоб дрогнул мир кругом,
споем, чтобы из двух мильонов глоток грянул гром:
мы кайзера к черту прогоним!
Припев:
О Вилли! О Вилли! Работа нам нашлась!
О Вилли! О Вилли! Ты не уйдешь сейчас!
Тебе мы перцу зададим, как принято у нас!
Мы кайзера к черту прогоним!

Пускай летит по Франции задорной песни зов,

услышат пусть британцы хор веселых голосов,
кануки, африканцы и шотландцы без штанов:
мы кайзера к черту прогоним!
(Припев)
Бостон нам шлет свинобобы — я их охотно ем,
а пушки нам прислал сталелитейный Бетлехэм,
дают нам виноградный сок и сода-виски всем:
мы кайзера к черту прогоним!
(Припев)
Пусть диксилэндский паренек и мэйнский дровосек,
ковбой техасский, фермер — каждый честный человек,
флоридец, орегонец — будут все горды навек:
мы кайзера к черту прогоним!
(Припев)
Но, раз начав, и кончим мы: очистим все края —
за кайзером всех королей к чертям пошлем, друзья,
мир создан для простых людей, таких, как ты и я —
мы кайзера к черту прогоним![15]
(Припев)

Глава XX ДЖИММИ ХИГГИНС КУПАЕТСЯ В ОКЕАНЕ

I

В сборном лагере надолго не задерживали: прибытие поезда совпадало с прибытием парохода, который сразу же отправлялся в обратный рейс. Пообедаешь там, может быть переночуешь,— и на пристань! И никакой тебе традиционной «сладкой печали», никаких плачущих матерей и сестриц — их ведь никто не оповещал об отплытии, а дамы, раздававшие на пристани кофе, сэндвичи, сигареты и шоколад, перевидали уже столько тысяч уезжающих солдат, что давно забыли, как и плакать! Казалось, целая нация перекочевывает за океан; на той стороне было уже столько американцев и американского, что скучать по родине не придется.

Джимми Хиггинса привели на посадку ночью. На длинных крытых дебаркадерах, освещенных дуговыми фонарями, свалены были в кучи солдатские мешки, а вокруг стояли их владельцы, дожевывая еду, горланя песни и стараясь поддержать друг в друге бодрое настроение. Затем цепочкой все поднялись по трапу. В кромешной тьме без единого звука судно выскользнуло из широкой гавани в океан. Вся гавань была заминирована и блокирована, открывалась лишь узкая щель, чтобы пропустить суда,—кто знает, в какую минуту подводные лодки могут оказаться у берегов Америки!

Когда настало утро, караван уже находился в открытом океане среди величественных зеленых валов, а Джимми Хиггинс лежал внизу на узенькой койке, проклиная судьбу, которая завлекла его сюда, и чудовище Милитаризм, захватившее его в свои лапы. У военных медиков имелась вакцина против оспы и вакцина против тифа, но ничего против морской болезни, и первые четыре дня путешествия Джимми просто мечтал о том, чтобы на них наскочила подводная лодка и разом прикончила бы его мучения.

Потом Джимми все-таки вылез на палубу, хотя надо сказать, что как пропагандист идей социализма он выглядел довольно непрезентабельно. Хотелось лишь одного — прилечь где-нибудь в углу на солнышке, откуда не было бы видно атлантических волн, при одной мысли о которых его прямо-таки выворачивало наизнанку. Но мало-помалу ноги снова стали слушаться его, он поел — и при этом его не вырвало — и даже осмелился выглянуть за борт. Он увидел весь караван — крейсеры с фантастически размалеванными в целях маскировки бортами, шедшие на всех парах этаким гигантским треугольником — два впереди, два по бокам транспортов и один сзади. Все двадцать четыре часа в сутки работали наблюдательные посты, трудились сигнальщики и гелиографисты, постукивал радиотелеграф, предупреждая о тайных передвижениях врага. До сих пор подводные лодки не потопили еще ни одного транспорта, хотя попытки делали не раз. Ясно, что они не оставят этих попыток. Дважды в день били склянки, слышные из конца в конец парохода, и вся команда спешила на морское учение; у всех пассажиров имелись свои номера, и каждый — за исключением лежачих больных — обязан был надеть спасательный пояс и занять определенное место.