Джин Грин — Неприкасаемый

Знакомясь, мрачный Гера очень сильно сжал руку Рубинчику и даже попытался ее слегка подвернуть, но, встретив улыбчивое сопротивление, отпустил руку.

— Привет, Марик, что-то давно тебя не видно, — сказал Вася Снежный Человек.

— Как же давно? — удивился Рубинчик. — Вчера мы с Тоней сидели в «Славянском базаре», а ты был рядом с какой-то девушкой.

— Верно, — хлопнул себя по лбу Снежный Человек. — У меня, старики, все уже перемешалось в этом Содоме. Я, старики, только с высоты три тысячи метров начинаю себя чувствовать человеком. А здесь я просто задыхаюсь. Слушай, Марк, хочешь, я тебя в горы вытащу? Давай плюнем на все и рванем на Али-Бек, а?

— Это вот от Тони зависит, — сказал Рубинчик. — Если она захочет, то и я поеду.

— Тоня, едешь? — взвился Снежный Человек. — Я вас, ребята, обучу глиссировать по леднику. Нет в мире большего наслаждения, чем глиссирование по леднику. Так едем или нет?

Тоня промолчала.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал мрачный Гера и взял ее за руку.

— Вряд ли это получится, — сказал Рубинчик и, улыбнувшись, притронулся к его плечу.

— Что, что? — сощурил глаза мрачный Гера. Возникла напряженная пауза. Инга покусывала губы и шныряла глазами. Вася Снежный Человек недоумевающим взором обводил компанию.

— Ой, посмотрите, кто там идет! — вдруг радостно закричала Инга и свесилась из окна так резко, что подскочивший Горинян схватил ее за ноги.

— Вы только посмотрите, кто там идет внизу! — кричала Инга. — Лева! Лева! Сюда!

Все непроизвольно повернулись к окну и с высоты третьего этажа увидели совершенно непринужденно шествующего кумира молодежи Льва Малахитова[104] со свитой.

Услышав крик Инги, Лева задрал голову, распростер руки и радостно воскликнул:

— Марина! Старушка! Как я рад!

— Я Инга! — крикнула Инга. — Инга, а не Марина. Помните, буфет в Политехническом?

— Еще бы не помнить! Инга! Старушка! — крикнул кумир.

— Лева, поднимайтесь сюда! У нас весело!

— Вот они, женщины моей родной страны! — закричал Малахитов. — Какой номер квартиры?

— Один момент, — сказал Вася Снежный Человек, — сейчас я провожу поэта.

— Вот они, девушки Москвы и Подмосковья! Вот они, истинные ценители поэзии! Вот для кого мы работаем! — разорялся внизу поэт. — Эдик, старикашечка, веди нас. Рон, Пегги, Андрюша, Мила, за мной!

Через минуту знаменитость уже на правах старого друга целовался с Ингой, потрясая сомкнутыми над головой руками, торжественно представляя свою свиту, среди которой были Рон Шуц, одетый в пеструю, до колен, хламиду с огромным жетоном на груди, на котором было крупными буквами написано сверху: «Peace — Мир», пониже «Ron Shutz sparkles in the darkness» («Рон Шуц сверкает во мгле»), а еще ниже мелкими: «I`m an alcocholis, buy me a beer» («Я алкоголик, купи мне пива»); чопорная аспирантка из Норт-Хемптона (графство Сассекс) Пегги Пинчук, автор нашумевшей монографии «От Сумарокова до Малахитова»; известнейший мотогонщик по вертикальной стене и поэт престарелый Андрюша Выстрел; физик-теоретик, Людмила Бруни, популярная в теоретических кругах под именем «Мисс Марьина Роща».

— Что нового, Лева? — спрашивали поэта молодые люди, которые давно уже знали его и любили.

— Ну, что нового, — сказал Лева, — хвастаться особенно нечем, друзья. Вознесенский провалился в Японии, Евтушенко синим пламенем горит на Таити, один лишь я в Париже, как всегда, на «ура». Картина печальная.

Молниеносно сверкнув лукавым зеленым огоньком, глаза его потускнели: видно было, что переживает поэт неудачи своих товарищей.

— А как с Бриджит Бардо? Контакт был? — спросил Вася Снежный Человек.

— Нет, Эдди, — ответил ему Лева. — Звонила мне она в последний день, но у меня уже времени не было.

Молодые гости невежливо расхохотались. Поэт нахмурился.

— Ну, братцы, если уж вы даже этому не верите, то о чем же нам с вами разговаривать!

Гордо подняв вихрастую голову, шепча «нет пророка в своем отечестве», он направился к пиршественному столу.

Веселье продолжалось с новой силой. Присутствие знаменитости словно подлило масла в огонь.

К двенадцати часам ночи случилось то, чего больше всего боялся Арсений Горинян: вернулся хозяин квартиры академик Николаев. Он открыл дверь своим ключом, поставил в прихожей чемодан и вошел в полутемную гостиную, где оглушительно гремела музыка и мелькали незнакомые ему юные тени.

Академик отличался моложавым спортивным складом, седина его в полутьме была не видна, и поэтому на него никто не обратил внимания. Некоторое время он слонялся среди гостей, пытаясь обнаружить свою дочь и вручить ей букет горных тюльпанов, привезенных издалека, а потом остановился возле группы парней и девушек, в центре которой разглагольствовал Арсений Горинян.

Горинян как раз заканчивал разгром нового фильма Антониони, когда Инга вдруг заметила среди слушателей знакомую фигуру, курящую по-матросски — в кулак.

— Папка! — крякнула она, ринулась и зарылась головой в душистые прохладные тюльпаны.