Джинн

Я чувствовал изнеможение во всем теле, возникло ощущение, что все вокруг — мираж. Это было жуткое, неестественное чувство. Когда я посмотрел на свои ноги, они показались мне не моими — маленькие, короткие и чужие, такое впечатление создается, когда опускаешь палочку в стакан с водой.

А мисс Джонсон, стоя сбоку от злосчастного кувшина, продолжала свои заклинания. Голова Макса Грейвса кивала и покачивалась в такт песням, время от времени обращая к нам приветственный взгляд своих неестественно ярких глаз.

Профессор закричал мне в ухо:

— Надо спеть сорок песен и произнести сорок заклинаний! Каждая из них соответствует одной из сорока ипостасей джинна. То, что она поет сейчас, — это Песня Испепеляющего Духa Пустыни.

— Господи, — только и смог я сказать.

— У меня есть идея, — сказал профессор Кволт. — Даже если это не сможет уничтожить джинна, то даст нам небольшой выигрыш по времени.

— То есть мы можем ускорить процесс? Разбить кувшин, например?

— Это к хорошему не приведет. Но почему бы нам не схватить мисс Джонсон? Если она не успеет спеть все сорок песен, джинн не сможет покинуть кувшин.

Я попытался похлопать веками, чтобы хоть немного смочить свои измученные глаза. Жара становилась все нестерпимее, Я расстегнул ворот рубашки шире и вытер лоб тыльной стороной ладони.

— А как насчет силы звезд? Ведь ночные часы все еще помогают джинну? Мне кажется, рано или поздно он все равно найдет способ выбраться из кувшина, скажем, при содействии своих помощников-привидений, и тогда он будет в два раза злее, чем сейчас. Надо придумать что-то сейчас, иначе будет поздно!

— Но у нас в конце концов появится время.

Я кашлянул.

— Хорошо, наверное, лучше вашей идеи нам сейчас не придумать. Если мы попробуем незаметно подкрасться к мисс Джонсон, то, если повезет, мы схватим ее до того, как она успеет взмахнуть своей саблей.

— О кей! — крикнул профессор Кволт. — Я готов!

За разговором мы абсолютно забыли о настоящем Максе Грейвсе. Прежде, чем мы успели что-то сделать, он вошел в башню в своем длинном халате. Макс снял капюшон и предстал перед нами во всем своем ужасном виде. Глаза угрюмо и мрачно сверкали среди рубцов истерзанной плоти. Носа не было, на его месте зияла черная дыра.

Подняв руки, он стал выкрикивать непонятные слова высоким, неестественным голосом, звучащим, как вопль апокалипсического чудовища, попавшего в трясину.

— Макс! — закричал я. — Макс, не подходи близко! Макс!

Он то ли не слышал, то ли не обратил на меня внимания, и продолжал медленно, приплясывая, приближаться к кувшину, остановившись лишь в двух шагах от него. Он смотрел на свое собственное злобно улыбающееся лицо, поднимающееся над кувшином на тонкой серпантинообразной шее, и от жуткого контраста его уродливые черты казались еще страшнее.

— Мое лицо, — сказал он. — Мое лицо!

Тут он снова вскинул руки вверх и закричал ужасным безносым голосом:

— Мое лицо! Ты обещала мне лицо! Отдай мне лицо!

Мы ничего не могли сделать. Мисс Джонсон с абсолютно белыми, ничего не видящими глазами направилась к Максу медленной, скользящей поступью танцовщицы. Я пытался кинуться к ним, но ноги мне отказали. Словно в замедленной съемке я видел, как она размахнулась тускло поблескивающей саблей. Сабля описала круг в дымном воздухе и глубоко вошла в шею Макса. Струя крови брызнула на пол, и, не вымолвив ни слова, Макс Грейвс замертво рухнул на пол.

Мы с профессором едва успели сделать шаг вперед, как взмах сабли мисс Джонсон, направленный в нашу сторону, дал понять, что теперь что-то делать бесполезно. Профессор схватил меня за руку и оттянул обратно к стене.

— Все, Гарри, идем. Шанс мы упустили.

Мисс Джонсон, видя наше отступление, откинула назад голову, с издевкой высунула из перекошенного рта длинный синий язык и засмеялась.

На клинке краснела кровь несчастного Макса, она поднесла его ко рту и облизала. Я с отвращением отвернулся.

Беспомощные, мы смотрели, как мисс Джонсон, покачивая саблей над кувшином, пела монотонную песню. Наконец она дошла до последней, сороковой песни, Песни Безымянного Ветра. Пропев ее, она начала ритуально пританцовывать и читать заклинания на древнем персидском языке.

Слова произносились с присвистом и рычанием, каждого звука было достаточно, чтобы повергнуть неискушенного в состояние благоговейного ужаса.

— Хатхока хатхна, фетмана сесферел. Джинхатна лесподай нен хатхока, джинхатха фетмана!

Сосуд с торчащей из горлышка головой начал подрагивать и позванивать. В комнате стоял крик, шум, звон. Казалось, даже доски потолка поскрипывали и бормотали, а жаркий воздух плясал вместе с мисс Джонсон, вид которой напоминал сумасшедшего, бьющегося в страшных конвульсиях. Мне начало казаться, что она вот-вот растает или рассыплется у меня на глазах.

Она выкрикнула свои заклинания, высовывая изо рта длинный язык и вращая им, как лесбиянка. Она взывала к джинну Али-Бабы — к великому и непобедимому духу «Сорока Грабителей Жизней», к терзателю и душителю человеческой плоти, к самому злому из древних духов. Она просила его восстать.