Джинны пятой стихии

Никола Угодник всегда был главным покровителем конокрадов. Нет у них большего святого, чем Никола Угодник. Со всеми хлопотами, со всеми заботами своими они к нему обращаются. Ярмарку в праздник Николая Угодника считают самым прибыльным делом. Без молитвы ему ни один конокрад не пойдет на дело. А все потому, что однажды поклялся Николай Угодник: «Сдерите с меня кожу, поломайте все кости, если я не помогу цыгану украсть лошадь!» Поэтому каждый цыган хранит в своем шатре маленькую иконку Угодника и молится ему в нужный час. А если ожидает его в ночи неудача, возвращается цыган злой и яростный на рассвете, хватает иконку и бросает ее вон из шатра со словами: «Обманул меня Николай!» И валяется Угодник у порога, пока цыганская душа не успокоится и жалость к нему не почувствует. Тогда наклоняется цыган за иконой и прячет ее назад под свою перину.

Что-то толкнуло Челеба Оглы вернуться. И вовремя он поспел — верный кнут только и успел овить сыромятью кисть закинутой во взмахе руки Мамэна, нож проделал в брезенте длинную прореху и воткнулся в дерево повозки. Мамэн вскрикнул от боли, но тут же съежился, ожидая жгучих прикосновений кнута к спине, а из повозки сквозь образовавшуюся прореху уставился на него большой круглый глаз и смотрел с таким изумлением, словно не верил Гость, что в таборе нашелся цыган, способный руку на него поднять.

Много было слов на языке у Челеба, разные это были слова, но все они были бесполезны.

— Иди спать, — сказал он устало. — Люди увидят, совсем плохо будет. Скажут, совсем с ума выжил Мамэн, решил законы табора пеплом вчерашнего костра посыпать.

— Зачем он нам? — с истеричной ноткой сказал Мамэн.

Челеб промолчал.

Гость табору был не нужен, он нуждался в таборе. Всякий путешественник нуждается в средстве передвижения. А Гость нуждался в глазах и ушах обитателей табора, чтобы увидеть мир и запомнить все, что в нем есть. Иногда сам Челеб видел табор, словно со стороны.

Гость путешествовал. Он хотел увидеть очень многое. Больше, чем табор мог ему показать.

4

А утром оказалось, что Мамэн ушел.

Какой цыган уйдет из табора? Челеб таких цыган до сегодняшнего дня не знал. Цыган, потерявший свой табор, хуже гаджо, который после пожара стал бездомным. Гаджо может построить новый дом, цыган в любом таборе будет чувствовать себя, словно гаджо. Человек может меняться, цыганский закон не меняется никогда. Наверное, женщину нашел, решил стать оседлым, с ремеслом завязать, деревенской жизни понюхать.

Помимо воли в Челебе Оглы вскипало раздражение. Табор за войну стал совсем малым, каждым человеком надо было дорожить. Сейчас уже Челеб жалел, что не поговорил ночью с Мамэном, не объяснил ему все, что знал сам. А с другой стороны, почему он должен кому-то что-то объяснять? Его слово закон, кто, в конце концов, хозяин в таборе, кого должны слушать, закусив нижнюю губу?

Свое раздражение Челеб вылил на пришедшего утром гаджо.

Послушал его немного, раздраженно посмеиваясь в жесткие усы, сказал громко:

— Дурак ты бессовестный!

Пришелец молчал, и это понравилось барону. В разговоре со старшим цыган не должен непокорности проявлять. Промолчишь, стерпишь обиду — значит покорный цыган, умеешь ответить правильно и сумеешь в таборе жить. У конокрадов жизнь ведь какая? Женщины с детворой днем отправляются добывать картами да поборами хлеб, а мужчины валяются на перинах. Конокрады любят поспать днем, потому что привыкли они к ночной жизни. Ночью голова конокрада сметливей и веселей думает. Не зря же говорят, что золотой месяц — цыганское солнце, но ведь в ясную ночь не подойдешь к чужой конюшне, вот и сидят цыгане лунными ночами, играют в карты. Дойдут в картах до ссоры и драки на ножах — беда, но проиграет цыган в карты — беда еще большая, насмешками заклюют. Чужак в таборе должен терпеливым быть, чтобы не попасть под острый цыганский нож.

— Ищут тебя? — спросил Челеб.

Гаджо лишь пожал плечами. И это тоже понравилось барону.

— Мне неприятности с властью ни к чему, — сказал Челеб. — У цыгана врагов и без того хватает. Если убил кого, так сразу скажи.

— Не было такого, — сказал мужчина. — Понимаешь, время послевоенное, тяжелое время, одному опасно идти, да и милиция зверствует, в каждом путнике бывшего полицая и немецкого прихвостня ищет. А в таборе до места добираться спокойнее. Не зря же у вас говорят, что кучей и батьку бить сподручнее. Вы же по всему свету ходите, много видите, людей понимать научились… Ты меня понимаешь? Только поэтому, хозяин, только поэтому.

Улыбнулся и поклялся по-цыгански:

— Сожги солнце мои глаза!

— Ладно, — сказал Челеб. — Человек ты битый, цыганский закон пусть понаслышке, но знаешь. Пойдешь с нами до Азова. Мужчин у нас мало, пригодишься. Зовут тебя как?

— Зовут Владимиром, — сказал мужчина. — А фамилию я давно забыл. Те, кто знали меня, звали Шкурином.

— Ладно, Шкурин, — кивнул Челеб Оглы. — Коня увести сумеешь?

— Не доводилось, — сказал гаджо, скупо улыбаясь в ответ. — Думаю, не сложнее, чем кассу подломить.