Джип из тыквы

– Но мы же договорились!

Макс явно недоволен, что мерой пресечения для меня не выбрано пожизненное заключение в психушке.

– Марии непременно нужно пройти курс лечения в клинике! – настаивает он.

– А я не вижу такой необходимости, – голос доктора становится холоден.

Профессиональные врачи – они ведь очень не любят, когда с ними спорят профаны.

– Мы должны доверять Ивану Антоновичу, дорогой, – рассудительно говорю я, тем самым показывая, что я-то в здравом уме. – В прошлый раз доктор буквально вытащил меня с того света!

Обращенная ко мне щека польщенного эскулапа краснеет.

– Я пропишу лечение, – обещает он. – А вы, Максим, обеспечьте невесте покой и комфорт. Очевидно, с санаторием мы поспешили, пока что Машеньке лучше оставаться дома, в родных стенах, с близким человеком. Ваша задача – окружить ее заботой.

– Я окружу, – обещает Макс.

Это звучит зловеще, но я продолжаю нежно улыбаться.

Пусть доктор видит: я кротка, аки голубица.

– Едем домой, милый, – сладким голосом прошу я, и Макс, несогласно пламенея ушами, вынужденно меняет маршрут.

Вот, и не обязательно быть эмпатом, чтобы виртуозно играть на чувствах окружающих!

Весьма довольная собой, я удобно устраиваюсь на сиденье и закрываю глаза.

Мне предстоит освободительная война, для ведения которой необходимо набраться сил.

На мое счастье, у Ивана Антоновича нет при себе бланков и печати, чтобы выписать мне успокоительное посерьезнее, чем обычный безрецептурный валидол из моей же автомобильной аптечки.

– Оставим Машеньку отдыхать дома, пусть поспит, а мы съездим в клинику, я там все выпишу, – говорит доктор Максу.

Тот недоверчиво смотрит, как я зеваю, и в задумчивости трясет пузырек с лекарством, будто погремушку.

Он явно хотел бы скормить мне весь имеющийся валидол без остатка, дабы иметь уверенность, что я надежно успокоена.

Не желая его разочаровывать, я тру глаза и любовно обнимаю подушку (меня заботливо уложили в кровать).

– Пойдемте, пойдемте, не будем мешать Машеньке, – поглядывая на часы, торопит Макса Иван Антонович.

Я закрываю глаза и лежу, тихонько посапывая, без движения, пока они возятся в прихожей.

Громко хлопает наружная дверь.

Я продолжаю лежать и сопеть, притворяясь, будто крепко сплю и не слышу тонкого скрипа паркета под ногами тайного наблюдателя.

Наконец слышен тихий хлопок – на этот раз дверь закрыли мягко, с похвальной заботой обо мне, добросовестно отдыхающей. Дважды поворачивается ключ в замке.

Я лежу. Соплю, но не сплю.

Ухо, не впечатанное в подушку, удлиняется, как у зайца: я прислушиваюсь к звукам за входной дверью.

Громко: топ, топ, топ!

Ухмыляюсь, потому что явственно вижу Макса, застывшего на одной ноге на придверном коврике: он косится на дверь, и уши у него при этом такие же вытянутые, как у меня.

Лежу, считаю секунды.

На счете «тридцать восемь» снова слышится топот, но уже легкий, не слоновий, устремленный по лестнице вниз.

«Ушли!» – облегченно выдыхает мой внутренний голос.

На всякий случай выдерживаю еще пять минут, считая мгновения и пощипывая себя за щеки, чтобы и в самом деле не уснуть. Потом сползаю с кровати, на цыпочках подбираюсь к окну и выглядываю в щелку между занавесками.

Моей машины во дворе уже нет.

– Мария Виленская, в твоем лице театральная сцена много потеряла! – торжественно одобряю свою актерскую игру и бегу на кухню.

Не растаявший под языком валидол я давно уже выплюнула, но все-таки старательно полощу рот холодной водой.

Потом с прищуром рассматриваю стену над рабочим столом.

Кажется, где-то здесь.

Прицеливаюсь и дробно, как дятел, стучу по кафелю, прокладывая дорожку из четких ударов от печки к мойке.

Не сразу, но все же попадаю в ту точку, которая с другой стороны стены укрыта одним из рабочих инструментов знатной поварихи Клары Карловны. И даже сквозь разделяющую квартиры преграду слышу, как усиливает звук акустический прибор типа кастрюля.

Вдохновенно стучу, выбивая морзянкой общеизвестный сигнал SOS.

Богатые залежи железа на той стороне гудят и звенят, услаждая мой музыкальный слух и позволяя надеяться, что соседка заинтересуется причиной концерта. Слава богу, на слух Клара Карловна не жалуется, равно как и на отсутствие любопытства.

Правда, она жаловалась мне на склероз, но я надеюсь, что это было старческое кокетство. Плохо будет, если она успела позабыть меня, мою грустную историю и свое собственное обещание по возможности мне помогать.

Нет, она не забыла!

– Мэ-ри! – громкий шепот доносится из замочной скважины, свободной от ключа, потому что его унес с собой Макс.

К счастью, славный слесарь, с моего полного одобрения, оставил запасной ключик Кларе Карловне.

– Я тут! – откликаюсь я, в три прыжка перемещаясь в прихожую.

– А в кухне кто? – все тем же громким шепотом опасливо спрашивает соседка. – Там у вас стучат!

– Это я вам стучала, чтобы вы меня открыли! – объясняю я. – У вас же есть мой ключ?

– Где-то есть, – отвечает Клара Карловна и через секунду распахивает дверь, из чего становится ясно, что «где-то» – это наготове в вытянутой руке. – Что у вас случилось?

– Много чего, сейчас расскажу, вы дверь закройте.