Дживс и феодальная верность. Дживс готовит омлет. На помощь, Дживс! Держим удар, Дживс!

— Мне понадобится с полсотни и, пожалуй, такое же количество фунтов бекона. И тосты. Четырех батонов, я думаю, хватит, но будьте наготове подать еще, если понадобится. Да, и кофе — скажем, шестнадцать кофейничков.

— Очень хорошо, сэр.

— А вы после этого, конечно, поспешите к «Ганимеду», — не без горечи заметил я, — чтобы записать мои злоключения в вашу клубную книгу?

— Боюсь, сэр, у меня нет выбора. Я должен. Правило номер одиннадцать чрезвычайно строгое.

— Что ж, должны так должны. Я совсем не хочу, чтобы вас выволокли в середину каре с дворецкими по сторонам и срезали у вас пуговицы с пиджака. Кстати, о клубной книге. Вы уверены, что в ней нет ничего на букву «Ч» про Чеддера?

— Ничего, кроме того, что внесено мною вчера, сэр.

— Н-да, от этого проку мало, — вздохнул я. — Не скрою от вас, Дживс, что Сыр Чеддер представляет теперь для меня серьезную опасность.

— Неужели, сэр?

— Я надеялся, что, может быть, у вас там найдется что-нибудь такое, чем можно было бы заклепать его орудия. Но конечно, раз нет, значит, нет. Ладно, несите сюда мой завтрак, да поживее.

Минувшей ночью я почти не спал на дощатом ложе, какие гестапо на Винтон-стрит предоставляет для удобства своих клиентов, поэтому, насытившись, я завалился в постель. Мне, как Ролло Биминстеру, хотелось все забыть. И было уже сильно за полдень, когда телефонный звонок вырвал меня из объятий глубокого сна. Чувствуя себя неплохо освежившимся, я нырнул в халат и подошел к аппарату.

Это оказалась Флоренс.

— Берти? — пискнула она.

— Как? Вы же собирались сегодня в Бринкли.

— Сейчас отправляюсь. Я позвонила узнать, что с вами было вчера после моего ухода?

Я рассмеялся горьким смехом.

— Приятного мало, — ответил я. — Меня загребла полиция.

— Но вы же говорили, они не арестуют.

— Вообще нет. Но арестовали.

— А сейчас вы в порядке?

— Заметно осунулся.

— Не понимаю. Почему вас арестовали?

— Длинная история. Вкратце говоря, я понял, что вы решили покинуть помещение, смотрю, за вами следом во всю прыть несется фараон, я выставил ногу, он споткнулся, ну и утратил к преследованию всякий интерес.

— Господи милосердный!

— Мне подумалось, что так будет правильно, потому что еще мгновение — и он ухватил бы вас сзади за брюки. Он, конечно, этого не стерпел, и в итоге я провел ночь в тюремной камере, а утром имел малоприятный разговор с мировым судьей в полицейском участке на Винтон-стрит. Впрочем, сейчас я уже почти совсем отдышался.

— О, Берти!

Она, похоже, растрогалась и дрогнувшим голосом сказала мне спасибо, а я ответил, что не стоит благодарности. Тут она вдруг охнула, как будто получила кулаком под дых на уровне третьей жилетной пуговицы. И переспросила:

— Винтон-стрит, вы сказали?

— Да.

— Ах боже мой! Вы знаете, кто там судья?

— Затрудняюсь вам сказать. Мы не обменялись визитными карточками. На суде мы звали его запросто — «ваша честь».

— Это дядя Д’Арси Чеддера!

Я чуть не чертыхнулся от изумления:

— Ей-богу?

— Ей-богу.

— Тот, что любит суп?

— Тот самый. Можете себе представить, что было бы, если бы вчера вечером я у него обедала, а сегодня утром предстала бы перед ним, задержанная полицией!

— Да, неловко. Не найдешься, что сказать.

— Д’Арси бы мне этого не простил.

— Не понял.

— Он бы расторг помолвку.

— То есть как?

— Что — как?

— Как бы он расторг помолку — она ведь уже расторгнута?

Флоренс засмеялась, как говорится, нежным серебристым смехом:

— О нет. Сегодня утром он позвонил, взял назад все, что было сказано, и получил мое прощение. С сегодняшнего дня он отпускает усы.

У меня — гора с плеч.

— Замечательно! — говорю.

Тут она завздыхала «О, Берти!», «Ах, Берти!», я спросил, о чем она, и она объяснила, что вздыхает, поскольку я так рыцарствен и щедр.

— Мало кто еще из мужчин, испытывая ко мне такие чувства, был бы способен вести себя так.

— Да ну, пустяки, — говорю я.

— Я страшно тронута.

— Забудьте. Так, значит, у вас с ним опять мир и любовь?

— Да. Смотрите не проговоритесь ему, что я была вчера с вами в ночном клубе.

— Конечно-конечно. Ни полслова.

— Д’Арси ужасно ревнив.

— Мне это известно. Он ничего не узнает.

— Уж пожалуйста. Даже если бы он только проведал, что я сейчас разговариваю с вами по телефону, с ним и то случилась бы истерика.

Я хотел было снисходительно рассмеяться в ответ и возразить, что это, как выражается Дживс, сугубо маловероятно — откуда бы Сыру узнать, что мы тут чешем языки, — как вдруг я краем глаза заметил у себя в поле зрения некий крупный предмет. Я слегка повернул голову и убедился, что этот кр. пр. на самом деле — могучая фигура Д’Арси Чеддера собственной персоной. Я не услышал дверного звонка и не видел, как он вошел, но это, несомненно, был он — опять явился моему взору, точно проживающее по здешнему адресу привидение.

Глава 7

Тут требовалось соображать молниеносно. Нельзя же допустить, чтобы к вам приходили и прямо в гостиной закатывали истерики. Да и вряд ли, выяснив, кто у меня на том конце провода, Сыр ограничится только истерикой.