Так и было. Не прошло и минуты, как Нагано оказался уничтожен, точно так же, как тремя днями ранее был уничтожен Сендай. Московское радио на коротких волнах по-английски разъяснило, что и почему: "Капиталистические шакалы из Южной Японии в своей несправедливой войне против миролюбивого народа Японской Народной Республики, запросили помощи американцев. В последнее время эта помощь стала разрушительной до беспрецедентно варварской степени. В ответ на это, миролюбивая Японская Народная Республика запросила помощи у своего братского социалистического союзника против империалистического агрессора. Эта помощь была предоставлена. Президент Стил, этот величайший враг послевоенного мира, заявил, что хватит, значит, хватит. Вождь авангарда мировой коммунистической революции Лев Троцкий согласен с ним. Хватит,
Когда из Нагано начали приходить фотографии, они оказались столь же ужасающими, как и те, что приходили из Сендая. Разница состояла лишь в том, что на тех, что из Нагано на заднем плане виднелись горы, в то время как на снимках из Сендая виднелся Тихий океан. Погибшие, расплавленные, сожжённые, а потом и скончавшиеся от радиационного заражения люди выглядели одинаково.
— Что будем делать? — спросил Чарли у Стаса Микояна. — Сколько у нас бомб? Сколько у Троцкого? Станем ли мы устраивать с ним битву до конца?
— Ну, да, к этому всё и идёт, только я не знаю, останется ли потом хоть кто-нибудь. Не знаю я и того, сколько именно бомб есть у нас, — сказал Микоян. Чарли воспринял его слова с недоверием, пускай он и не мог назвать Микояна лжецом. Армянин продолжил: — И я понятия не имею, сколько бомб у Троцкого. Я не знал, что у него есть даже одна, пока он её не сбросил.
— А, что думает босс? Мне духу не хватило спросить самому.
Микоян поморщился.
— Он хочет снова убить Эйнштейна, вот, что. И я не могу его в этом винить. Если бы мы начали работать над бомбой в 41-м, а не в 45-м, мы бы уже много лет держали русских на коротком поводке.
"Возможно, именно этого и боялся Эйнштейн", — подумал Чарли. Если бы у Джо Стила бомба была, а у Троцкого нет, не стал бы он держать её над его головой, словно дубину, или даже, колотить ею? Разумеется, стал бы. Но никакой член Фи-Бета-Каппа[214]
не сказал бы подобные слова Микояну. Чарли, конечно, сам не принадлежал к Фи-Бета-Каппа, но такие вещи он тоже понимал.Он нашёлся с другим вопросом:
— Что теперь делать с Японской войной?
— Сворачивать её, как можно скорее. А что ещё нам с ней делать? — сказал Микоян. — Если продолжим в том же духе, вскоре вообще не останется японцев, чтобы воевать.
— Как по мне, разумно, — сказал Чарли.
С тех пор, как из Нагано пришли новости, это было для него очевидно. Он был чертовски рад, что это было также очевидно и для Джо Стила, и для его подручных.
Майк с облегчением забрался в кузов армейского грузовика оливкового цвета.
— И, вот, мы прощаемся с прекрасной романтичной Северной Японией, её причудливыми местными жителями, их любопытными и экзотичными обычаями, — произнёс он.
Даже спустя столько лет жизни вредителем и пехотинцем, ему по-прежнему нравилось метать слова. Это было даже веселее, чем, скажем, метать хавчик.
По крайней мере, он так думал. Другие солдаты, что грузились в кузов вместе с ним, гудели и ворчали.
— Хорош херню пороть, сержант, — сказал один. — Единственное, что, блядь, хорошего в этих местных, так это то, что им не удалось меня подстрелить.
— О себе я этого сказать не могу, — ответил Майк.
— А, ещё нас не взорвали этими атомными хреновинами, — добавил солдат.
— То были не северояпонцы. То были мы, — сказал Майк.
— Что ж, а если б летуны промазали? Тогда б она упала нам на бошки, и вместо япошек на луну отправились бы мы. Спорю, так могло быть. Эти пилоты бомбардировщиков способны обломать даже с дрочкой.
— Ага. — Майк не мог даже сказать ему, что согласен. Может, и не был. Не то, чтобы Майку не приходилось нырять в окоп, спасаясь от обстрела со стороны своих же. Но настолько большая ошибка не закончилась бы легко, пусть она и не случилась.
Другой солдат произнёс:
— Мы с япошками даром пролили столько пота и крови, чтобы всё прекратить и вернуться к началу.
— Status quo ante bellum, — проговорил Майк.
Он не был уверен, выучил ли эту фразу в бытность журналистом или в католической школе. Так или иначе, запомнил он её надолго.
Эта фраза смутила бойца из его отделения.
— Что это значит, блин, сержант? — спросил он.
— То же самое, что сказал и ты, только на латыни.
— Латынь? Тынь-тынь! — сказал этот парень.
Майк показал ему средний палец. Все рассмеялись. Если бы Майк не доказал, что он столь же крут, как те, кто вдвое моложе него, бойцы решили бы, что он — педик. Ему встречались солдаты, которые гордились своим невежеством и с подозрением относились к тем, кто знал что-то ещё помимо того, как убивать людей. Хуже таких могли быть только гбровцы.