Джоаккино Россини. Принц музыки

Олимпия продолжает: «...мне наскучило его окружение в Париже, и все, что мне нужно купить, необходимо для того, чтобы облегчить страдания, нанесенные моему чувству собственного достоинства. Я сказала, что я пожертвовала бы даже отцом небесным, чтобы посвятить всю свою жизнь ему, но хочу уехать; должна отметить с глубоким чувством благодарности к маэстро, что после непродолжительного размышления он стал ко мне лучше относиться, думаю, он понял, что мое мрачное душевное состояние заслуживает более снисходительного отношения. Теперь он относится ко мне лучше, чем когда-либо прежде. Он пообещал мне, что, если в течение года я не стану совершенно счастлива, мы обоснуемся в той части Италии, которая мне больше всего подойдет, [и сказал] что я должна предоставить ему возможность сделать меня счастливой в моем понимании слова...»

В городе такой величины, как Болонья, подобный треугольник не мог быть приятен ни Россини, ни Изабелле, ни Олимпии, но особенно был труден для престарелого Джузеппе Россини. Однако в сентябре 1837 был подписан акт, подтверждающий официальный развод Россини с Изабеллой. По их брачному контракту 1822 года она закрепила за ним полный доход от ее имения и половину своей собственности, она сохранила за собой собственность и кредиты в Сицилии, а также землю и виллу Кастеназо, приблизительно оцененную в 40 000 римских скуди (около 126 000 долларов). Теперь Россини, в свою очередь, назначил ей из дохода ежемесячную сумму в 150 скуди (немногим более 470 долларов), оставил в ее полное распоряжение Кастеназо и сумму, покрывающую расходы на зимнюю квартиру в Болонье.

Когда все необходимые распоряжения были сделаны, Россини взял Олимпию в Милан в начале ноября, чтобы провести там пять месяцев. Приехав туда 9 ноября, они поселились в палаццо Канту на Понте Сан-Дамиано. 28 ноября Россини писал Северини: «Здесь в Милане я веду блестящий образ жизни – каждую пятницу устраиваю в своем доме музыкальные вечера. У меня красивая квартира, и каждый хочет посещать эти вечеринки, здесь хорошо проводят время, вкусно едят и много говорят о тебе. Я проведу здесь всю зиму и вернусь в Болонью в конце марта...» В постскриптуме он добавляет: «Театр «Ла Скала» просто невыносим; предчувствую, что не пойду на два представления во время зимнего сезона» ¹ .

26 декабря 1837 года Россини написал Антонио Дзоболи в Болонью: «Милан – город со множеством развлечений, и жизнь здесь довольно приятна. Мои музыкальные вечера произвели своего рода сенсацию... Любители, певцы, артисты – все поют хором; у меня около сорока голосов для хора, не считая партий соло. В следующую пятницу будет петь мадам Паста ² . Как можете себе представить, это считается экстраординарной новостью, так как она не хочет петь ни в одном другом доме. Ко мне приходят все артисты из театров, которые сражаются за право петь и стараются предотвратить участие новых приверженцев. Самые известные люди посещают мои вечера. Олимпия успешно оказывает им надлежащие почести, и мы со всем замечательно справляемся». Эти миланские вечера, состоявшиеся зимой 1837/38 года, стали первыми репетициями для устраиваемых Россини позже в Париже субботних вечеров.

В ночь с 14 на 15 января 1838 года, через два часа после исполнения «Дон Жуана», огонь уничтожил зал «Фавар», где размещался тогда театр «Итальен» в Париже. Огонь поднялся до кладовой, где хранились декорации, и за час опустошил все здание (и уничтожил большое собрание нот, которое оставил здесь Россини). Карло Северини, живший в этом здании (в котором останавливался и Россини), спасаясь от пламени, спрыгнул с высоты пятнадцати футов. Приземлившись на груду камней, он сломал позвоночник и почти сразу же умер. Узнав об этом из газет, Россини был убит горем. Его друг посетил Италию менее чем за год до этого и приобрел неподалеку от Болоньи участок земли (который Россини прозвал Северинианой), где собирался построить дом, чтобы поселиться. По правде говоря, он не собирался возвращаться в Париж, но второй импресарио Эдуард Робер уговорил его вернуться, после чего вступил в переписку с Россини, сообщая ему новости и сплетни: с Рубини снова все в порядке, Фанни Таккинарди-Персиани, холодно принятая во время своего парижского дебюта, пользуется все большей симпатией со стороны зрителей «Итальен»; он видел мать Олимпии, которая чувствует себя хорошо. Россини не только оплакивал потерю близкого друга, но также исчезновение ближайшего связующего звена с Францией.