Джоаккино Россини. Принц музыки

Только Олимпия и несколько самых близких друзей Россини, похоже, понимали, что он безнадежно болен и что его нервное, физическое и моральное состояние усугубилось после того, как он перешагнул рубеж шестидесятилетия. 17 января 1853 года Джузеппина Стреппони в письме Верди из Ливорно сообщила: «Иванов, приехавший навестить меня, говорил со мною о вас с большим удовольствием и уважением. Россини не так счастлив, как мог бы быть. Этот человек полагал, что сможет подчинить сердце уму; теперь его сердце предъявляет свои права и ищет чувства привязанности, которые не может найти. Сердце, в свою очередь, побеждает разум!» Однако остроумие не покинуло Россини. Получив посылку со колбасами и фаршированными макаронами от Джузеппе Беллентани из Модены, он 28 декабря 1853 года написал письмо с благодарностью: «Прославленному синьору Джузеппе Беллентани, знаменитому торговцу колбасами. Модена». Оно начиналось словами: «От так называемого пезарского лебедя Орлу колбасников». Далее следовало: «Вы хотели произвести на меня впечатление, поднявшись ввысь, даровав мне специально приготовленные zamponί[69] и cappellettί[70], и будет абсолютно справедливо, если я, словно из болотистой родины древней Падуи, издам громкий крик, провозглашая особую вам благодарность. Я считаю собрание ваших сочинений совершенным во всех смыслах, и меня радует ваше мастерство и доставляет наслаждение изящество ваших прославленных композиций.

Я не отношу ваши похвалы на счет музыки – как я уже отмечал в предыдущем письме, я живу в мире гармонии как бывший композитор. Хорошо для меня, еще лучше для вас! Вам доступны особые ключи, способные удовлетворить небо, а это более надежный судья, чем ухо, так как зависит от утонченности прикосновения в самых чувствительных местах к источникам всей энергии; чтобы доставить вам удовольствие, я касаюсь только одного ключа и выражаю глубокую благодарность за ваши многочисленные знаки внимания. Мне хотелось бы стимулировать вас к более высоким полетам, так чтобы вы могли носить лавровый венок, которым очень обязанный вам должник охотно короновал бы вас. Ваш слуга Джоакино Россини. Флоренция, 28 декабря 1853 года».

Беллентани, чрезвычайно возбудимый человек, собрал толпу моденцев на пьяцца Гранде, читал и перечитывал им это письмо, затем заключил его в рамку, осветил и пришел в такую степень волнения, что его, и всегда-то не способного полностью контролировать свои эмоции, после четырех дней сверхвозбуждения отвезли на лечение в психиатрическую лечебницу в Реджо-Эмилия. Однако известно, что он довольно быстро пришел в себя: уже 27 февраля 1854 года Россини снова писал ему, благодарил за деликатесную продукцию и одновременно с грустью говорил: «Мучимый постоянно нервным заболеванием, я не могу сейчас наслаждаться теми изысканными лакомствами, которые вы приготовили. Я ограничился тем, что прочел исторические заметки по гастрономии, которые вы мне прислали...»

В январе 1854 года Россини получил письмо от графа Стефана Фея, венгерского мальтийского рыцаря, имевшего определенную известность в качестве пианиста. Фей просил его написать для венгерских поклонников новую оперу или, по крайней мере, новое большое религиозное произведение. Письмо Фея, которое, скорее всего, не сохранилось, по-видимому, было написано на латыни, так как он не говорил ни на каком языке, знакомом Россини. Его содержание нам известно только по версиям, опубликованным в прессе, и из краткого изложения, напечатанного в «Ла гадзетта мюзикале» (Флоренция). Ответ Россини был послан в латинском переводе, сделанном Ферруччи. В нем приводились главным образом художественные, а не личные причины отказа Россини писать для сцены. Он говорил о том, что не испытывает симпатии к современным методам композиции, особенно тем, которые имеют тенденцию к «чрезмерным знаниям», что «уменьшает восприятие сердцем, заставляя доминировать интеллект». Далее он заявляет, что испытывает отвращение к тем либретто, которые «восхваляют недостойные предметы, даже ужасные преступления».

Наверное, забыв о некоторых текстах, которые сам положил на музыку, таких, как «Семирамида», Россини, скорее всего, нацелил эту критику на жестокие тексты Скриба, написанные для Галеви и Мейербера, особенно на «Еврейку», «Гугенотов» и «Пророка», хотя в равной мере он мог думать о такой кровавой бойне, как «Трубадур» (1853), написанном Сальваторе Каммарано для Верди. Прежний Россини проявляется в конце послания к Фею: «Я всегда испытывал склонность к Венгрии. До сего времени токайское вино никогда не иссякало на моем столе, отныне Венгрия станет вдвойне мне дорога, любезный рыцарь, так как это ваша Родина».