Джокер в колоде

Я тоже рассказал свою версию. Но, когда я закончил, оказалось, что нет ни одного вещественного доказательства, по которому можно было бы задержать Герду Лоример. Раньше это как-то не приходило мне в голову. До тех пор пока Джим не даст своих показаний и тем самым не засвидетельствует мои слова, — против Евы не было ни одной улики. Гораций мертв; Аарон тоже мертв; а Джим — без сознания или умирает.

Она была женой Горация Лоримера, да. Ну и что с того? Она работала моделью в Лагуна-Парадиз. Ну и что? Она присутствовала на вечеринке в субботу вечером вместе со мной и Джимом; она называла себя Евой Энджерс; она и ее дорогой покойный муж как-то случайно оказались в «Пурпурной комнате». Опять-таки ну и что?

Хромированный автоматический пистолет зарегистрирован на имя Герды Лоример, это точно. Пистолет из сумки Евы, из которого я застрелил Горация, не числился ни за кем из них, возможно, это краденое оружие. Ева заявляла, что я принес его с собой к ним в номер; я утверждал, что он лежал в ее сумке. Ни с той, ни с другой стороны не было никаких доказательств. Полиция отправила пистолет на экспертизу, чтобы сравнить пули, находящиеся в оружии, с теми, что были обнаружены в Лоримере, и Джиме, и Аароне.

Ева отрицала все, что держалось только на моих словах, то есть все, что я не мог подтвердить фактами; я отрицал практически все, что говорила она. Но я не мог доказать, что она имеет отношение к преступлению, пока не мог; и в конце концов, ведь это я застрелил ее мужа.

Поэтому они собирались ее отпустить. Они вынуждены были так поступить.

Они также намеревались освободить и меня. Кое-какие моменты немного прояснились, но все, что я действительно сделал, — это убил ее мужа в целях самозащиты. И в деле было записано: «Ждет результатов следствия».

Я находился в отделе убийств вместе с капитаном Сэмсоном и Биллом Роулинзом. Сэм — крупный, резкий парень с хорошо спрятанным добрейшим сердцем, серо-стальными волосами и всегда чисто выбритым лицом. Зажав крепкими зубами черную сигару, он пошевелил своей мощной, твердой челюстью и прорычал:

— А на что ты надеялся, Шелл?

— Тысяча чертей, я же знаю, что она виновна.

— Я уже раньше слышал от тебя эту песню — чаще, чем мне бы того хотелось. Все, что у нас есть, — это твои слова. Где твои вещественные доказательства? Где подтверждение твоих слов? Мы не можем заставить Лори-мера говорить — ты об этом позаботился.

— Да, я все устроил.

— Покойники не дают показаний. Во всяком случае, мы в отделе пока этому не научились. А у тебя нет ни единого факта о том, что на самом деле творится на Бри-Айленде. Если Фини откопает героин в этом чертовом банановом пюре, или что там, он приедет сюда, и тогда, возможно, у тебя появится кое-что. Но если он вернется ни с чем...

— Подожди минутку.

Что-то он такое сказал, и это что-то щелкнуло в голове и зазудело. Он говорил о «вещественных доказательствах».

— Ладно, вот она идет, — заметил Сэм.

Я бросил взгляд через плечо. Все это время Ева находилась в комнате, где вели допрос, и теперь выходила через открытую дверь. Свободная как птица.

Я выругался про себя, вышел в холл и наблюдал, как она ускользает от меня. Она двигалась грациозно, бедра слегка покачивались, как и в тот субботний вечер, когда она удалялась от нас с Джимом возле бассейна. Эти раздавшиеся вширь бедра, этот опасный зад покачивались и колебались грациозно и устрашающе, как голова кобры.

Если говорить о «вещественных доказательствах», то у нее, несомненно, была масса доказательств, свидетельствующих о ее уникальности. И она на самом деле чем-то походила на прародительницу Еву, во всяком случае, внешне.

И тут меня осенило. Я радостно ощерился.

— Ева! — позвал я.

Я не бросился ее догонять. Но когда она обернулась, я сделал ей знак вернуться. Она замешкалась, потом небрежно пожала плечами и направилась в мою сторону. Я провел ее в отдел убийств. Сэмсон поднял на нас глаза и нахмурился. Роулинз едва заметно улыбнулся, прикидывая в уме, что я задумал.

— Наблюдай за дверью, — сказал я ему. — Хватай ее, если она надумает бежать. Роулинз осклабился.

— Уж я-то ее поймаю.

Я повернулся и сурово посмотрел на Еву.

— Сам не понимаю, почему я так долго не обращал на это внимания, — начал я. — Всегда в полном порядке, всегда одета с иголочки, и эта детская челка. Помнишь воскресное утро? На тебе было полотенце. Ты только что встала, только что вышла из-под душа. А твои волосы были превосходно уложены, даже не намокли. Теперь я догадался: это парик, а твои естественные волосы были, конечно, в беспорядке, Ева.

В ее глазах мелькнула тень, а губы сжались.

Вообще-то я шел на риск. Да и она не хотела, чтобы я сорвал с нее эту чертову штуковину, — вероятно, она могла бы возбудить против меня дело за оскорбление личности или, по крайней мере, за надругательство над ее головой; даже Сэмсон попытался остановить меня. Но я подумал: что ж, давай, возбуждай против меня дело, давай, брось меня за решетку.

Я сорвал с нее парик.