Джоконда и паяц

– Послушай… что такого в этой «Джоконде»? Я имею в виду картину Леонардо да Винчи. Почему она так ценится? Почему ей поклоняются? Копируют? Почему она не сходит с обложек журналов? Ей-богу, мне не понятно! Я спрашивал Рафика как художника. Тот нагородил всякой чепухи. Мол, Леонардо был гением, магистром тайного ордена и чуть ли не сверхчеловеком. В портрете Моны Лизы он, якобы, зашифровал то ли некую тайну, то ли послание к потомкам, которое еще предстоит разгадать. И прочее в том же духе. В общем, полная абракадабра. Будто бы сам Фрейд описывал двоякую улыбку Джоконды как обещание блаженства и зловещую угрозу.

– Фрейду в уме не откажешь.

– В чем блаженство и в чем угроза? Можешь объяснить? – недоумевал Лавров. – Лично я не вижу в этой картине ничего особенного. Потрескавшаяся доска, тусклые краски, женщина, которая не в моем вкусе. Во всяком случае, красавицей ее можно назвать с натяжкой. Ясно, что идеал красоты у всех разный, но…

– Мона Лиза пережила века, и с каждым годом слава ее растет. О ней пишут и спорят, из-за нее теряют рассудок. Она будит в людях возвышенное и низменное. Не зря же ее защитили пуленепробиваемым стеклом.

– Рафик говорил, что над ее загадкой бьются лучшие умы. Одни твердят, что в образе Моны Лизы Леонардо изобразил себя. Другие намекают, что Джоконда вовсе не женщина, а мужчина, любовник великого мэтра.

– Существуют всевозможные толкования, и ни одно не удовлетворяет. Кстати, Артынов – не первый, кто привнес Джоконду в свое творчество. Этим грешили многие известные художники: Казимир Малевич, Марсель Дюшан, Фернан Леже, Сальвадор Дали… список длинный.

– Может, нет в ней никакой загадки? – буркнул Лавров. – Может, люди сами все придумали? А что, Леонардо был геем?

– Его сексуальная ориентация не имеет отношения к делу.

– Что же тогда имеет? Буйная фантазия искусствоведов, которые стараются перещеголять друг друга? Кто сочинит о Джоконде такую байку, что остальные засохнут от зависти.

– Это их работа, – улыбнулась Глория.

– Тебе не кажется, что вокруг предметов искусства накручено много небылиц? Потому они и вызывают нездоровый ажиотаж.

– Искусство – параллельный мир, который соприкасается с нашим, – вспомнила она слова карлика. – С творениями иного мира все непросто. На перекрестке надо быть начеку. Иначе попадешь в неприятности.

– Боже! Еще и параллельный мир… Я этого не вынесу.

– Ты сам спрашиваешь, – пожала плечами Глория.

– Разве искусство не должно облагораживать?

– Гениальные произведения искусства могут быть точками контакта параллельных миров. Через них на нас смотрят из зазеркалья, заглядывают нам в душу, говорят с нами. Существует обратная связь и опасность перехода.

Лавров невольно потянулся к ушибленному затылку.

– Ты хочешь сказать, что… «Джоконда» – и есть точка контакта? По-твоему, живой человек может… переселиться в картину?

– Или в вазу, – засмеялась Глория. – И стать джинном. Добрым или злым. Это уж как карта ляжет.

Начальник охраны расстроился. С Глорией никогда не знаешь, чем кончится. Важное она обращает в шутку, шутке придает важность, и все это доводит до абсурда.

– Зря ты не сказала Кольцову, что его жену убили, – перевел он разговор на более понятную тему.

– А вдруг я ошибаюсь?

– Зато я уверен: тогда в «Пионе» за одним столиком с Алиной сидела Светлана Артынова.

– Ну и что?

– Подсыпать Алине какую-то дрянь в кофе могла либо она, либо Артынов во время сеанса.

– Либо! – выразительно произнесла Глория. – Это скользкий момент, Рома.

– Только не для тебя. Ты ведь знаешь, кто убийца. И не назовешь?

– Если это тебе поможет, изволь.

– Говори! Кто?

– Паяц.

Лавров помолчал, разглядывая узор на кухонных обоях. Сжал зубы. Глория вывела его из себя, и он боялся нагрубить ей, наговорить лишнего, о чем потом пожалеет.

– Паяц! – повторил он. – Скажи, что он поселился у Артынова в голове и заставляет его убивать натурщиц. Я не удивлюсь. Я привык ничему не удивляться.

– Ты сам кого подозреваешь? Светлану или ее бывшего мужа?

– Обоих, – мрачно улыбнулся Роман. – И кто из них Паяц?

Звонок сотового заставил его выйти в прихожую, где он повесил куртку. Телефон был в кармане. Лавров достал его, на дисплее высветился номер Ложниковой.

– Черт!.. Алло…

– Я некстати? – приглушенно спросила она. – У тебя голос странный.

– Уже ночь. Я сплю, – солгал он.

– Я звонила тебе раньше, но ты не брал трубку.

– Ездил по делам.

– Почему не перезвонил?

– Был занят!

Лаврова раздражал ее тон, ее вопросы. С какой стати он должен отчитываться?

– Мы можем встретиться?

– Сейчас? Исключено. Что за спешка? – он бросил взгляд в сторону кухни, где сидела Глория. Слышит она или нет? Впрочем, она слышит. У нее собственная «прослушка», которую ни заглушить, ни обезвредить.

– Это срочно, – настаивала Эмилия.

Он прикрыл губы ладонью и понизил голос:

– Твой муж дома?

– Спит. Я вышла на балкон поговорить с тобой. Мне страшно.

– А в чем дело? Что-то случилось?

– Артынов предлагает позировать для новой «Джоконды». За неимением лучшего и я сгодилась.

– Что?