Джоконда и Паяц

Бывшая жена сосредоточенно жевала пиццу. Встреча с Эми внушала ей беспокойство. Чего добивается эта респектабельная дамочка? Неужто ее всерьез беспокоит судьба какой-то натурщицы?

– Скажи прямо, ты за себя боишься? – спросила она. – Думаешь, если Сема писал твои портреты, то и тебе угрожает смерть?

Ложникова смутилась.

– Ерунда. Кстати, а почему ты сама ему не позировала?

– Меня тошнит от его живописи. Он бездарь! Тебе это отлично известно.

– Но сейчас Артынов не тот, каким был раньше, – заметила Эми. – У него открылся настоящий талант. Его «Венера» производит фурор. Тебя это не удивляет?

– Не слышала, чтобы в галерее, где он выставляется, толпилась публика.

– Истинные ценители уже видели полотно. Говорят, многим становится не по себе.

– Почему? – взмахнула ресницами Светлана.

– Ты сама-то была в галерее?

– Какая разница? Я слишком хорошо знаю манеру Семы. Он заимствует сюжеты у знаменитых мастеров и вписывает туда своих натурщиц. Идея не нова. До него так уже делали. У Семы – никакой фантазии. Где же тут творчество? Сплошной плагиат и жалкое подражательство.

– Зато у него нет отбоя от заказов.

– Это не аргумент, – с раздражением возразила декораторша.

– А как насчет «Венеры»? От нее мурашки бегут по коже.

– Особенно после гибели Ольги? – скривилась Светлана. – Люди обожают искусство с привкусом крови. Картины и книги, написанные в тюрьмах маньяками, тоже пользуются спросом.

– Ты хочешь сказать, что Артынов – маньяк?

– В некотором смысле да. Он маньяк, одержимый собственной «гениальностью».

– Ты очень обижена на него. И несправедлива.

– А ты типа благодарна ему за незабываемые чувства!

Ложникова не нашлась что ответить, и потянулась за соком. Она едва притронулась к пицце, тогда как художница съела все и бросила взгляд на часы: ее обеденный перерыв заканчивался.

– Я не понимаю, что случилось с Артыновым, – призналась бывшая модель, с трудом проглотив сок, который показался уже не соленым, а горьким. – Но его «Венера» потрясает.

– Может, за него пишет кто-то другой?

– Ты? – брякнула Ложникова.

Светлана на секунду оторопела, а потом расхохоталась.

– Не смеши меня. Во-первых, я с утра до вечера в театре, а во-вторых… с какой стати мне помогать Семе?

– Послушай, нечто подобное уже бывало, – торопливо заговорила Эмилия. – Я насчет живописи. Мне тут попалась книжка о женщинах Пикассо. Его первая жена, Ольга Хохлова, русская балерина, которую он изображал на своих полотнах, сошла с ума. Фотограф Дора Маар, не один год служившая Пикассо музой и моделью, тоже тронулась умом, ей пришлось долго лечиться. Мари-Тереза Уолтер повесилась, а последняя жена мэтра Жаклин Рок застрелилась.

– И что с того? Франсуаза Жило, например, не пострадала.

– Видимо, она оказалась достаточно сильной, чтобы противостоять творческой агрессии гения.

– Скажи еще, что Рембрандт писал Саскию, и та скончалась от чахотки. А потом его новая возлюбленная Хендрике Стоффельс, позировавшая для «Девушки у окна» и прочих картин, скоропостижно умерла.

– А загадочная смерть герцогини Альбы, которую влюбленный Гойя запечатлел в виде «Обнаженной махи»? – не сдавалась Эми. – А «Дама в голубом» Сомова, которая убила ту, с которой была написана? Список можно продолжать и продолжать. Есть объяснение этому феномену?

Светлана подняла на Ложникову пристальный взгляд.

– Ты основательно проштудировала тему, – заключила она. – К чему ты клонишь, не пойму? Артынов – не Рембрандт и не Пикассо. Даже не Сомов.

– То-то и оно! Тебе не приходило в голову, что… что…

Эмилия запнулась и замолчала, не смея вымолвить роковые слова. Декораторша на миг онемела от поразившей ее догадки.

– Думаешь… он мог? – выпалила она. – Сема? Не-е-ет…

– А вдруг? Вдруг он решил…

– …убивать натурщиц? Зачем? В доказательство своего величия? Абсурд. Хотя…

– Гибель Ольги позволила ему поднять цену за «Венеру» вдвое!

– Боже мой…

* * *

Доставив Павла до площади трех вокзалов, как тот просил, Лавров заехал домой, перекусил и позвонил в офис.

– Колбин рвет и мечет, – шепотом сообщил охранник. – Не с той ноги встал, видать.

– Черт с ним. Пусть побесится, пар выпустит, а я тем временем на филиалы сгоняю, проверю, все ли в порядке.

– Когда вы будете, Роман Васильевич?

– После обеда, не раньше.

В Москве стоял пасмурный день. Дворники сметали с мокрого асфальта облетевшую за ночь листву. Моросило.

Начальник охраны сидел за рулем, а в голове крутились слова Глории о двоюродной сестре Павла. Неужели это Ложникова? Он старался разговорить пассажира по дороге в город. Тот охотно болтал, скрывая неловкость за свое ночное вторжение в чужой дом, но фамилии сестры не называл.

«Может, надо было за ним проследить? – подумал Лавров. – Тогда Колбин точно лопнет от злости. Сегодня я обязан появиться на работе хотя бы на пару часов. Иначе меня уволят. И протекция Глории не поможет!»

Он мысленно возвращался к болтовне Павла, пытаясь выудить оттуда полезные сведения. Что тот говорил о сестре? Она москвичка, красавица, каких поискать… удачно вышла замуж… с деревенскими родственниками тесные отношения не поддерживает, но в помощи не отказывает. Умная, университет окончила.