Джоконда и Паяц

«Этот журналист привез сюда ясновидящую, которая должна назвать причину гибели Алины. Вот зачем они здесь. Я немного под хмельком… совсем немного. Отчего-то мутится сознание, но я в состоянии поговорить с людьми. Нормально побеседовать».

– Кажется, вы приехали помочь мне разобраться…

– Да-да, – кивнул Лавров. – Глория ждет ваших вопросов.

– Глория, – повторил хозяин дома. – Интересное имя. Вы в самом деле можете сказать, как погибла моя жена? Она сама виновата в аварии, или…

– Сама, – заявила гостья. – Ей не надо было соглашаться позировать. Соперничество и ревность к добру не приводят.

– Соперничество? Ревность? Ничего не понимаю, – растерялся Кольцов.

Лавров вполне разделял его растерянность. Недавно Глория утверждала, что Алину убили. Что же теперь? Ее мнение изменилось?

У него заныл затылок, и он незаметно потрогал место ушиба. Припухлость сошла, но ссадина еще прощупывалась под волосами. Неужели это Светлана огрела его по голове? С нее станется.

– Нельзя раскрывать секреты мертвых, – ушла от ответа Глория.

Спортсмен бурно запротестовал. Он требовал подробностей, объяснений. А провидица не собиралась их давать.

– Откажись Алина позировать Артынову, осталась бы жива, – твердила она.

– Что же, выходит, Артынов ее погубил?

– Ваша жена дала согласие…

– На собственную смерть? – взвился Кольцов. – Чушь собачья! Ни черта вы не видите, Глория. Ни черта не понимаете. Вы – шарлатанка, мошенница.

– Полегче, полегче, парень, – осадил его бывший опер. – Остынь.

Глория, казалось, не собиралась отстаивать свою честь.

– Вы сомневаетесь в моих словах? – усмехнулась она.

– Вы ничего не сказали! – прорычал хоккеист.

– Подойдите ко мне.

Михаил насупился, но сделал пару шагов к стулу, на котором сидела гостья. Глория встала и поманила его пальцем.

– Наклонитесь…

Она что-то прошептала ему на ухо. Хозяин дома побагровел, затем краска стремительно схлынула с его щек, он отшатнулся и дико покосился на «журналиста». Тот молча развел руками.

– Это все, – подытожила Глория. – Проводите нас, господин Кольцов…

Москва

Между тем в мансардном этаже, где были расположены мастерские художников, разыгрывалась собственная драма.

Артынов нагрянул к Рафику, который смиренно дописывал натюрморт с букетом лиловых хризантем. Рядом с вазой, в которой стоял букет, он изобразил раскрытый томик стихов… в память об Алине Кольцовой.

Громкие шаги за дверью заставили его поднять голову и оторваться от работы. В мастерскую, сжимая кулаки, ворвался Артынов. Рафик аж пригнулся.

– Чего тебе?

У Артынова в глазах прыгали бесы, скулы ходили ходуном, губы были закушены.

– Где «Джоконда»? – рявкнул художник. – Что ты с ней сделал? Признавайся, скотина, или я придушу тебя! Вот этими руками! Вздумал обокрасть меня? Чертов клоун!

Он потрясал перед носом Рафика своими кулачищами, готовый в любой момент пустить их в ход.

– Ну?!!

– Окстись, Сема… – пролепетал клоун. – Я понятия не имею, где картина. Я не вор!

– Разве не ты грозился уничтожить полотно?

– Я… но… ты же сам сказал, что я не доберусь до него… вот я и не добрался.

– Лжешь!

Рафик понимал, что Артынов имеет основания подозревать его в краже своей работы. И начал оправдываться.

– Я не брал картины, Сема… клянусь. Она… ее…

– Что ты мямлишь, придурок? Отдай мне «Джоконду», и я оставлю тебя в покое. Иначе…

Он занес над головой Рафика кулак, тот согнулся в три погибели, закрылся руками и зажмурился. Его недавнее геройство, его напускная бравада испарились. Он боялся побоев, боялся боли. Боялся, что Артынов прикончит его, как того черного петуха, найденного в кастрюле. Отрежет ему голову и окропит его кровью чистый холст. Чтобы создать новый заколдованный образ взамен похищенного.

– А-а-аааа-аа! – завопил Рафик. – Отстань от меня… дьявол! Изыди!

В этот миг он остро пожалел, что не держит в мастерской святых икон и не носит на груди серебряного крестика. Он вообще был не религиозен.

– Прочь, сатана! – неистово вскрикивал он, пригибаясь все ниже. – Низринься в пекло! В ад! В преисподнюю!

Артынов от таких слов оторопел и опустил кулаки.

– Ты совсем рехнулся? – свирепо осведомился он. – Или дурачишь меня?

– Прочь, Вельзевул! Исчезни! Сгинь в геенне огненной!

– Заткнись, идиот.

– Убирайся…

– Тебе лечиться надо, – осклабился Артынов, остывая. – Может, санитаров вызвать? Твое место в психушке, клоун.

Обезглавленный черный петух, обнаруженный в мастерской бывшего приятеля, произвел на Рафика неизгладимое впечатление и проложил четкую границу между прошлым и нынешним его отношением к Артынову. Теперь Рафик не сомневался, что сосед продал душу нечистому.

– Савонаролы{Джироламо Савонарола (1452–1498) – монах_доминиканец, проповедовал аскетизм, призывал к покаянию, беспощадно преследовал всякое проявление «язычества», организовывал сожжение произведений искусства.} на тебя нет, ирод, – простонал он, оседая на пол. – Он бы тебе показал, почем фунт лиха. Боттичелли не зря побросал свои картины с обнаженной натурой в огонь! Одна «Венера» осталась. Чудом уцелела.

– Что ты несешь?