Джоконда и Паяц

– Это мои проблемы. У меня отличная память, детка. Я смотрю на тебя и вижу, какой ты была десять лет назад.

От камина пошло тепло. Эмилия сняла джемпер, шелковую майку и замешкалась. Обнажаться полностью было неловко. Она вновь почувствовала себя юной и нетронутой в преддверии чего-то неведомого, жестокого и сладостного.

– Снимай все, – потребовал Артынов, занимая место у мольберта.

– И юбку?

– Юбку потом снимешь, – сухо рассмеялся он. – Если будет желание.

– Не будет!

Художник развеселился. Он ждал, глядя, как она снимает черный кружевной бюстгальтер и кладет его на спинку стула, где лежат ее вещи.

– М-ммм… я восхищен твоими формами. Они лучше, чем я мог надеяться. Годы пощадили твою красоту, Эми. Догадываешься почему? Ты еще должна послужить моему таланту.

Она покраснела. Ее кожу покрыли пупырышки. В мастерской воцарилось молчание. Было слышно, как топчется у мольберта Артынов и напряженно дышит натурщица. У нее стоял ком в горле, сердце колотилось.

– Не опускай глаза, детка, – скомандовал он. – Я должен видеть через них твою душу. И расправь плечи, выпрямись.

– Мне холодно…

– Ничего, скоро согреешься.

Он молниеносно набросал на холсте ее контур и взялся за кисти. Дело спорилось.

– Чего-то не хватает, – пробормотал художник, придирчиво поглядывая на Эми. – Я понял. Где накидка?

– Какая накидка?

– Ах, вон она висит! – Артынов показал натурщице на ручку кресла, в котором та сидела. – Возьми и надень на голову.

Эмилия повиновалась. Тонкое газовое покрывало щекотало ей плечи и спину, зато стало чуть-чуть теплее.

– Теперь хорошо… – удовлетворенно бормотал художник. – Теперь я вижу Джоконду. Я вижу больше, чем женщину, готовую отдаться… я вижу само вечное естество любви… алчное и ненасытное… пугающее в своей откровенно хищной сути…

Эмилия не заметила, как пролетели полтора часа. Ей показалось, что сеанс длился не больше двадцати минут. Она согрелась, как и обещал Артынов. Ей стало жарко. Ужасные мысли теснились у нее в голове, пока художник работал.

Уже натягивая джемпер, она словно очнулась и сообразила, где находится и что делает. Артынов демонстративно отвернулся. Ему было интересно, как женщина раздевается, а не одевается.

– Тебе понравилось? – криво усмехнулся он.

– Не знаю…

– Встречаемся послезавтра, в это же время.

Эми кивнула. Она была удивлена тем, что Артынов ни разу не прикоснулся к ней. Только смотрел. Но эти взгляды томили и обжигали ее.

– Почему ты не писал свою жену? – спросила она.

– Светлану? Упаси бог. Она обожает Пикассо, а тот был садистом. Она мечтала о пылком испанском мачо, который устраивает в постели корриду. Наверное, я не удовлетворял ее.

– При чем тут постель?

– А при чем тут жена? – парировал художник. – Я не видел ее в другом образе, кроме предводительницы вампиров. Она платила мне презрением.

Эмилия подавила улыбку. В Светлане действительно было многовато эпатажа.

– Она считала меня бездарью и постоянно критиковала, – разошелся Артынов. – Небось до сих пор критикует. Мол, я заимствую чужие идеи, а мои образы никуда не годятся. Разве не ее любимец Пикассо заявлял: «Плохой художник – копирует, хороший – ворует»? Вот я и пошел по его стопам…

Глава 30

Лавров ждал натурщицу за углом дома. Он сидел в машине и мучился от собственной раздвоенности. Занимаясь любовью с одной женщиной, он страдал по другой. Не мог отказаться от страсти к Эми, но и разрыв с Глорией казался ему невозможным. Они были связаны невидимыми нитями, которые оказались прочнее, чем он предполагал.

Вечер выдался темный, ненастный. Валил мокрый снег, дул ветер. За несколько минут белые хлопья залепили лобовое стекло «туарега».

Время сеанса подходило к концу, и Роман все чаще поглядывал на часы. Пора бы уже Ложниковой выйти. Не хватало, чтобы он проморгал и ее, как это случилось с Алиной. Правда, до окончания работы над портретом модели ничего не грозит, однако… раз на раз не приходится.

Лавров чувствовал ответственность за жизнь Эмилии. Ведь он сам посоветовал ей согласиться на условия Артынова. Она послушалась, и теперь он в ответе за нее.

Начальник охраны мысленно перенесся в свою квартиру, где они предавались бурным запретным ласкам.

Забывшись, он невольно назвал Эми Глорией. Та сделала вид, что не поняла.

«Если муж узнает, он меня убьет, – шептала она, отдыхая после любовных объятий на плече Лаврова. – Он жутко ревнивый».

«О чем узнает? О нас с тобой?»

«О том, что я позировала Артынову. Голая! Увидит картину и обо всем догадается!»

«Авось не увидит».

«А закон подлости?»

«Потребуй от Артынова гарантий, – предложил Роман. – Пусть продает полотно не через галерею, а через Интернет, например. Метелкин сетью пользуется?»

«Исключительно по вопросам бизнеса. Слава богу, живопись ему до лампочки».

«Ты придумала предлог для отлучек? Сеансов будет несколько, и тебе придется что-то объяснять мужу».

«Я сказала, что проведываю подругу в больнице. Кстати, это почти правда. Одна моя знакомая лежит в травматологии. Сложный перелом ноги».

«Он не вздумает проверить?»