Джон Баррингтон Каулз

Конан-Дойль Артур Джон Баррингтон Каулз

Артур Конан Дойл

Джон Баррингтон Каулз

Перевод О. Варшавер

Часть I

Я не хотел бы спешить с выводами и потому не стану голословно обвинять мистические силы в смерти моего бедного друга, Джона Баррингтона Каулза. Без неопровержимых доказательств мне попросту не поверят, ведь общепринятый взгляд отвергает самое существование подобных сил.

Я лишь обрисую обстоятельства, приведшие к печальному событию, и сделаю это по возможности просто и сжато, а дальше пускай читатель домысливает сам. Возможно, кому-то и удастся проникнуть в тайну, которая мучает меня по сей день.

С Баррингтоном Каулзом я познакомился в Эдинбурге, когда учился на медицинском отделении университета. Я проживал на улице Нотумберленд в огромном доме; домовладелица, вдовая и бездетная, не имея иных доходов, сдавала комнаты студентам.

Баррингтон Каулз поселился по соседству, и мы сошлись коротко - даже сняли на двоих маленькую гостиную, где обыкновенно обедали. Так началась дружба, которая - не омраченная ни малейшим разногласием - длилась до самой его смерти.

Отец Каулза был полковником в сигхском полку. Многие годы он безвыездно прослужил в Индии и, обеспечивая сыну изрядное содержание, ничем более не выказывал отцовской любви, писал мало и крайне редко.

Мой друг родился в Индии, и это наложило на его натуру явственный южный отпечаток. Небрежение отца задевало его болезненно. Матери давно не было в живых, да и вообще не было у него в мире ни единой родной души.

И оттого, должно быть, все тепло, всю сердечность свою он обращал на меня - редко встретишь у мужчины столь доверительную дружбу. Даже когда им завладела любовь - чувство более сильное и глубокое, это не поколебало его неясной ко мне привязанности.

Каулз был высок, строен, с удлиненным, точно на портретах Веласкеса, лицом и темными мягкими глазами. Внешность его притягивала женщин магически. Каулз часто бывал задумчив, порой даже вял, но коснись разговор интересующего его предмета, мгновенно оживлялся. На щеках появлялся румянец, в глазах - блеск, и Каулз говорил с одушевлением, мгновенно увлекая слушателей.

Несмотря на дарованные природой достоинства, Каулз сторонился женского общества. Книгочей и отшельник, на курсе своем он был из первых студентов: по анатомии получил большую медаль, а по физике - приз Нила Арнота.

Как ясно, как отчетливо запомнилась мне первая встреча с этой женщиной! Снова и снова я пытаюсь вернуть то, первоначальное, свежее впечатление - оно особенно важно, - поскольку позже, когда нас представили, на него наслоилось слишком многое, и судить непредвзято мне стало трудно.

Весной 1879 года открылась Шотландская королевская академия. Мой бедный друг пылко и благоговейно любил искусство во всех его формах: сладкозвучный аккорд, перелив красок доставляли ему тончайшую, неизъяснимую радость. Мы стояли в огромном центральном зале академии, когда я заметил у противоположной стены необычайной красоты женщину. Такую совершенную классическую красоту я встретил впервые в жизни. Настоящая греческая богиня: широкий мраморно-белый лоб, обрамленный нежнейшими локонами; прямой точеный нос, тонкие губы, округлый подбородок, плавный изгиб шеи - черты, бесконечно женственные, и все же за ними угадывался недюжинный характер.

А эти глаза, эти чудные глаза! Как же скуден наш словарь: взгляд изменчивый, стальной, тающий, по-женски чарующий, властный, пронзительный, беспомощный... Однако все это увиделось потом, позже, не сразу...

Женщину сопровождал высокий светловолосый молодой человек, студент-юрист, которого я немного знал.

Арчибальд Ривз - так его звали - был поразительно красив, породист, и прежде все студенческие загулы и эскапады происходили под его предводительством.

В последнее время я встречал его редко, ходили слухи, будто Ривз помолвлен. Из чего я и заключил, что его спутница, должно быть, и есть невеста. Усевшись в центре зала на обитую бархатом банкетку, я стал украдкой, прикрываясь каталогом, разглядывать эту пару.

И чем дольше я смотрел на девушку, тем больше покоряла меня ее красота. Невеста Ривза была невысока, скорее, даже мала ростом, но сложена идеально и несла себя столь горделиво, что малый рост ее замечался лишь в сравнении с окружающими.

Пока я смотрел на них, Ривза кто-то отозвал, и молодая женщина осталась одна. Повернувшись спиной к картинам, она коротала время, разглядывая посетителей салона; десятки прикованных к ней глаз, любопытных и восхищенных, ее ничуть не смущали. Теребя рукою красный шелковый шнур, отделявший картины от публики, она, в ожидании спутника, бесцеремонно разглядывала людские лица, будто они были не живые, а тоже нарисованные на холсте. Вдруг взгляд ее стал пристальней, жестче. Недоумевая, что же могло привлечь столь напряженное внимание, я проследил этот взгляд.