Джон Браун

Джон Браун и его сыновья побросали свои мотыги: до мотыг ли сейчас! Один из сыновей сбегал за ближайшим соседом — кузнецом Винером. Австриец Винер, такой же гигант, как Брауны, участвовал в революционных событиях 1848 года и всеми силами души ненавидел помещиков-поработителей. Он явился на зов, даже не сняв кожаного фартука, в котором работал у наковальни.

— Что надо делать?

— Идти к Лоренсу, — отвечал Браун. — Теперь нам остается надеяться только на самих себя. У нас нет вождей, и мы не можем ждать помощи от правительства. Правительство уже доказало, на чьей оно стороне. Миссурийцы действуют террором и думают, что аболиционисты отступят, постесняются отвечать тем же. Но врагов надо уничтожать любой ценой. Борьба есть борьба. Помните: «Око за око, зуб за зуб».

Он вынул из кармана потрепанную книгу, которую теперь всегда носил с собой. Это была библия, та самая, которую когда-то читала ему мать.

В этом обращении к богу, как помощнику во всех вопросах жизни, не было ничего удивительного в те времена. Джон Браун с его пуританскими традициями и религиозностью воплощал в себе типичные черты тогдашнего американского фермерства. Его бог был богом простых людей, в поте лица добывающих свой хлеб. Этот бог помогал ему и его товарищам бороться с засухой и недородами, он защищал своим словом права бедняков и помогал бороться с угнетателями. Но рядом с религиозностью в Джоне Брауне жил дух неистребимой мятежности, жажда настоящей свободы и вера в справедливость, которую добывают только в борьбе. И вот теперь, когда перед ним стояли и ждали его решения сыновья и соседи, он не медлил ни минуты.

— Собирайтесь, мы едем.

К ночи тридцать четыре всадника из области Осоватоми собрались на калифорнийской дороге. Среди них был старый Браун и его шесть сыновей, большие, крепкие, как деревья. Все были вооружены.

В темноте маленький отряд двинулся к Лоренсу. Всадники ехали в угрюмом молчании. Еще никто не знал, сколько именно человек ворвалось в город, с кем придется сражаться, но все уже твердо чувствовали, что пришел конец мирной сельской жизни, что войну теперь не остановить.

Над Лоренсом далеко окрест стояло зарево. Маленький отряд отправил на разведку одного из всадников. Вскоре тот вернулся.

Миссурийцы захватили мост. Их много. Несметные толпы хозяйничают в городе. Говорят, будто их около тысячи. На каждого осоватомца придется по крайней мере двадцать человек. Идти дальше, подвергаться такой опасности бессмысленно. Надо дождаться подкрепления и двигаться на Лоренс.

Джон Браун-младший, который считался у поселенцев командиром отряда фрисойлеров Поттавоттоми, сказал, что приведет еще добровольцев, и вместе с Джезоном отправился собирать людей. Остальные расположились лагерем возле дороги. Здесь они будут ждать подкреплений из дальних поселков.

Наступила ночь. Джон Браун жарил на костре свинину для своих партизан и говорил с Винером. Надо что-то делать. Надо выступить поскорее и решительнее, иначе Канзас как свободная земля погибнет. Довольно церемониться с врагами. Из-за проклятой мягкотелости аболиционисты теряют все, что завоевали с таким трудом. Рабство — это нечто отвратительное, противоестественное, бесчеловечное, надо уничтожить его любой ценой. Уничтожить его путем биллей невозможно, это уже проверено. Значит, надо уничтожить рабство вооруженным путем.

Каждое слово старого Брауна находило живой отклик у кузнеца. Ведь и Винеру было хорошо известно, что происходило в «свободных» поселках Канзаса. Бесчисленные убийства ни в чем не повинных фермеров, бесчинства, постоянные вооруженные стычки, стрельба по ночам. Люди не могли ни на минуту быть спокойны за себя и за свои семьи. Миссурийцы грабят на дорогах тех, кто прибыл с Востока, вооруженные отряды останавливают фургоны и расстреливают людей только за то, что они против рабства. Пора покончить с этой жизнью под огнем.

— Они зарезали Гилла и Бракетта, изрезали так, что их и родные не узнали. Они застрелили как дикого зверя Дага. Они нападают на наши семьи.

— И за что? За то, что фермеры защищали свое право на свободную землю… — говорили люди.

Джон Браун подозвал к костру еще нескольких осоватомцев. Могут ли они назвать имена тех, кто стрелял в фермеров, возвращавшихся из Ливенуэрта? Кто был главарем банды, нападавшей на собрание в Итоне? Кто убил двух свободных негров близ Лоренса?

Конечно, они знают — это всем известные активные сторонники рабовладения. Имена назывались без колебаний: Бил Шерман, Детч Генри, Дойл-отец и два его сына.

Джон Браун вынул записную книжку.

— Я запишу эти имена, — сказал он.

Браун произнес это совсем просто, но люди, окружавшие костер, содрогнулись. В этом старом человеке в обвисшей соломенной шляпе и дырявых сапогах, в его изможденном лице, на которое бросал свой отблеск костер, им почудилось что-то неумолимое и беспощадное, как сама судьба.